Рихард Дюбель - Наследница Кодекса Люцифера

Все лица разом повернулись к нему: круглые глаза, круглые рты. Несколько рук поднялись в защитном жесте; многие стали осенять себя крестным знамением; некоторые выставили перед собой сжатые кулаки с оттопыренными указательным пальцем и мизинцем. Он узнал привратника, смотрителя винного погреба, других несущих службу братьев, простых монахов; среди них были и разбойники, на которых они наскочили в начале поездки в Вюрцбург (примерно сто тысяч лет назад, как ему казалось) и которым они, выпустив арбалетный болт в землю, приказали в качестве покаяния идти в Райгерн. Похоже, им понравилась жизнь гостей бенедиктинского монастыря. Вацлав, тяжело дыша, стоял перед толпой. Двери церкви с громким хлопком закрылись за ним. Монахи и бывшие разбойники разом вздрогнули. Вацлав сделал шаг вперед, и они одновременно с ним сделали шаг назад. Было так тихо, что Вацлаву казалось, будто бешеный стук его собственного сердца отдается эхом между колоннами. Изо рта у него вырывались крошечные облака пара. Он пристально смотрел на них. Они пристально смотрели на него.

– Все добрые души да воздадут хвалу Господу Богу! – наконец пропищал чей-то голосок в толпе. – Mamma mia!

– Спрашиваю в первый и последний раз, – произнес Вацлав. – Что все это значит?

Внезапно из толпы выдвинулся привратник. Создавалось впечатление, что его, скорее, вытолкали вперед. Лицо его было бледным и потным, подбородок дрожал.

– Э… – произнес он и сглотнул.

Вацлав прищурился и подбоченился.

– Вы, вероятно, подумали, что я дух? Вы ведь уже, наверное, целый день знаете, что я приеду!

Привратник резко кивнул. Вацлав присмотрелся к нему, затем – к остальным монахам. На их лицах лежали тени после особенно тщательного бритья, а под глазами – круги бессонной ночи.

– Вы что, все это время оставались здесь и молились?!

– Мы и правда… Мы подумали, что ты… что ты на самом деле просто дух… – заикаясь, признался привратник.

– И о чем вы молились? О том, чтобы я растаял в воздухе, прежде чем успею добраться до монастыря?

– Э… – повторил привратник.

– Ты мог бы быть spirito maligno, [57] – пропищал голосок за спиной привратника.

– Это ты, Джузеппе?

Монахи и обращенные грабители разделились, как щепотка перца в стакане воды, в который опускают жирный палец. Молодой послушник неожиданно оказался в самом центре образовавшегося полукруга. Он осмотрелся, охваченный внезапной паникой, затем встретился взглядом с Вацлавом и улыбнулся, как человек в яме со львами, который надеется как-нибудь убедить двадцать голодных зверей, бегущих к нему со всех сторон, пощадить его.

– Possibilmente no, [58] – пропищал он.

– Джузеппе, если бы я был злым духом, то первым, кого бы я забрал, стал бы один небезызвестный послушник из Рима.

– Ahi, mamma mia! [59]

Вацлав широко развел руками и сделал оборот вокруг своей оси.

– Я – это я, боже ты мой! – закричал он. – Я грязен, весь пропитался потом, голоден, умираю от жажды, натер мозоли на заду долгой скачкой, но я – не дух! Как вам вообще такое могло прийти в голову?

– Ходили слухи, что ты погиб… – И привратник совершил самый смелый поступок в своей жизни: он подошел к Вацлаву и преклонил перед ним колени. – Прости нас, маловеров, преподобный отче. Мы были убеждены, что слухи о твоей смерти правдивы.

Вацлав помог ему подняться. Тихий шепот, пронесшийся по толпе, подсказал ему: все ожидали, что его руки либо пройдут сквозь тело привратника, как и положено рукам призрака, либо они оба, в окружении сверкания молнии, грохота грома и смрада серы, отправятся в ад. Нервный тик, в котором дергался глаз привратника, доказывал, что он тоже был в этом убежден. Вацлав ласково похлопал его по щеке.

– Ладно, – произнес он. – Это мы выяснили. Я должен идти…

– Преподобный отче, где остальные? Неужели правда, что они все… – Привратник опустил глаза.

Вацлав откашлялся.

– Нет, – тихо сказал он. – Нет. Они следуют за мной – на телеге, из Эгера. Мы понесли некоторые потери… Не всем удалось… – Он замолчал и вздохнул. Они по-прежнему не сводили с него глаз. Вацлав взял себя в руки.

– Пропустите меня, – грубо приказал он. – Я должен пройти в библиотеку!

– Погоди, преподобный отче! Сначала ты должен…

– Нет. Все остальное может подождать.

Он промчался по узкому коридору в расступившейся толпе. Все взгляды были направлены на него. Он почувствовал прикосновения рук тех, кто все еще не был уверен, что он не призрак, а затем поспешил на противоположную сторону церкви и во двор.

– Оставайтесь здесь и молитесь! – крикнул он через плечо. – Молитесь за нашу страну и ее народ.

Он еще не достиг и половины крестового хода – крытой галереи, идущей вокруг двора и берущей свое начало от церкви, – когда услышал, что все они двинулись за ним.

– Преподобный отче!

Отчаянно ругаясь и одновременно осеняя себя крестным знамением, он побежал вверх по лестнице в большой библиотечный зал. Он слышал мощный галоп их ног у себя за спиной. Несущие службу братья знали, какое мрачное сокровище хранится в монастыре под всеми этими великолепными рукописями, требниками, апостолами, кодексами и свитками. Некоторым из них было более пятисот лет, а остальные представляли собой огромную коллекцию, пережившую грабежи и пожары. Простые монахи и нашедшие в монастыре приют миряне, тем не менее, даже не догадывались об этом. Вацлав хотел, чтобы все так и оставалось, – по теперь разделить несущих службу монахов и остальных было практически невозможно. Они все вместе ворвутся в библиотечный зал и помешают ему, если он не оторвется от них.

Тяжело дыша, он бежал вверх, перепрыгивая через ступени, и спрашивал себя, что это, собственно, за миссия. Одна лишь мысль об этом заставила его ужаснуться. Жизнь Хлеслей в обмен на библию дьявола? С тех самых пор, как он впервые узнал о завете сатаны, ему стало ясно, что не существует более высокой задачи, чем защитить от него мир, и Киприан, и его собственный отец неоднократно ставили на карту свои жизни, чтобы предотвратить окончательное пробуждение дьявольского кодекса. И, наконец, он, Вацлав фон Лангенфель… он был избран для того, чтобы возродить старую службу Хранителей. Если и есть человек, на которого полагаются все, то этот человек – он! Даже если это означает, что вся его семья в результате погибнет? Но ведь это вовсе не его семья! Он чужак среди них, ублюдок, подкидыш. С момента их прощания с Мельхиором он постоянно спрашивал себя, не потому ли Киприан и Андрей выбрали именно его, на тот случай, если однажды ему придется принимать именно это решение?

Жизнь Хлеслей против невредимости библии дьявола. Смерть семьи против спасения мира. Разве благо многих значит не больше, чем благо нескольких?