Сергей Максимов - Цепь грифона

В беседе с сотрудником «Укрроста», опубликованной в газете «Коммунист» 24 июня 1920 года, Сталин таким словами охарактеризовал происходившие события: «Вторая польская армия, через которую прошла наша Конная армия, оказалась выведенной из строя; она потеряла свыше одной тысячи человек пленными и около восьми тысяч человек зарубленными.

Последняя цифра мною проверялась из нескольких источников и близка к истине, тем более что первое время поляки решительно отказывались сдаваться, и нашей коннице приходилось буквально пробивать себе дорогу». Пройдёт четыре месяца, и Сталину придётся пожалеть об этой своей откровенности.

Начальник Польши Юзеф Пилсудский самонадеянно обозвал Конармию «стратегической нелепостью». Конечно, чего уж тут красивого – лепого! Но в том-то всё и дело, что красота на войне – дело десятое. А значение слова «нелепость» очень близко по смыслу смыкалось теперь с другими словами. С такими словами, как «непредсказуемость», «алогичность» и «каверзность». Что никогда в вооружённой борьбе лишним не было.

Многотысячная «стратегическая нелепость» изломала, казалось бы изящные, но умозрительные выкладки стратегов европейской выучки. Сама скифская Азия напомнила миру, что она жива и только ждала своего часа, чтобы заявить о себе. И характеристика Пилсудского всё же уступала куда более хлёсткому определению действий казачьих частей, данному самим Наполеоном: «La honte de l’espese humaine» («посрамление рода человеческого»).

Во вражеском тылу бурлила, куражилась, уничтожала всё, что только можно уничтожить, гигантская, злая и необузданная, враждебная полякам сила. «Польская армия питает абсолютное пренебрежение к нашей коннице; мы считаем своей обязанностью доказать полякам, что конницу надо уважать», – не без злорадства писали Будённый и Ворошилов в донесении штабу Юго-Западного фронта. А через несколько дней добавляли: «Паны научились уважать конницу; бегут, очищая перед нами дорогу, опрокидывая друг друга».

Разведка здесь строилась тоже особым образом. Велась она силами не меньшими, чем эскадрон, чаще всего двумя-тремя эскадронами. Расходясь по разным направлениям вокруг главных сил, эти конные подразделения в сопровождении тачанок сбивали не только неприятельские разъезды, но и крупные части противника. Не говоря уже о штабах и обозах.

Но главное то, что командиры основных частей всегда владели обстановкой вокруг себя и к полю боя выходили с четким пониманием этой обстановки. Строки из знаменитой в последующие годы песни написал человек знающий: «Сотня юных бойцов из будённовских войск на разведку в поля поскакала…»

Утром следующего дня 4-я кавдивизия Конармии хозяйничала уже на станции Попельня, от которой на запад на всех парах удирал от конницы польский бронепоезд «Генерал Довбор-Мусницкий». Не удрал. Сотня разведчиков одного из полков дивизии предусмотрительно разобрала железнодорожный путь перед бронированным составом. Полюбоваться на богатую добычу приехали Ворошилов и Будённый.

Многие годы потом красные части представляли какими-то бедными родственниками. Мол, разутые, плохо одетые, кое-как вооружённые. А командиры так непременно на горячем коне и впереди, чтоб легче было их убить.

Лучшие красные командиры были новаторами. Тот же Василий Иванович Чапаев предпочитал коню автомобиль. Так же и Будённый с Ворошиловым устремились в прорыв на трофейном автомобиле марки «фиат». А в лучшие времена в рядах Конармии пылил по дорогам юга России бронеотряд из двадцати броневиков.

И это ещё не всё. Добавьте отличную артиллерию. А то и двенадцать аэропланов авиаотряда этой армии. Когда, конечно, находилось топливо для крылатых машин. В этот раз и боевые трофеи были гигантскими. Семьдесят артиллерийских орудий. Двести пятьдесят пулемётов. Одних только автомобилей не менее четырёх тысяч. Очевидец вспоминал, что всё житомирское шоссе было забито брошенными машинами.

За две недели напряжённых боёв Суровцев проделал путь от рядового бойца до начальника штаба полка. Почти после каждого боя меняя предыдущую должность на вышестоящую.

Послужные списки в Красной армии в то время уже были. В его послужном списке последовательно значились должности: конармеец, помощник командира взвода, командир взвода, заместитель командира эскадрона, и наконец, резкий взлёт на должность начальника штаба полка. При всеобщих признаках «партизанщины», даже строевой, подтянутый вид Суровцева бросался в глаза. Надо полагать, не всем это могло нравиться.

Самого выстрела он не слышал. Вернее, не отличил его от многих других. Слышал свист пули у головы. За годы войны он безошибочно научился различать направление стрельбы по звуку выстрелов и свисту пуль. Стреляли сзади и стреляли из винтовки. Он обернулся, но что можно было заметить в царившей вокруг неразберихе рубки польской пехоты? В конце этого же дня ещё один выстрел. Сомнений не осталось. Кто-то начал на него охоту.

Это было что-то новое в его военной карьере. Среди многих неприятных впечатлений последних недель – это было самое неприятное и, вероятно, самое опасное. Он справедливо связал происшествие с издержками и спецификой гражданской войны. Даже вообразить подобное в прежней русской армии было невозможно. Но чему было удивляться здесь? Если после нескольких дней боёв нельзя было найти никого из комиссарского пополнения. Включая погибшего при наступлении комиссара Ивлева…

Случись подобное во время войны германской, он должен был доложить по команде рапортом. Командир, получивший его рапорт, должен был провести расследование, найти виновного и предать его суду. В новых условиях следовало обратиться в военный отдел ВЧК или в особый отдел армии. Но, был уверен Суровцев, это вряд ли устранит опасность. Да и будут ли особисты искать стрелка? Кто он, Суровцев, для них? Чуждый классовый элемент. Таких, как он, теперь так и называли – «попутчик».

Он и был попутчиком. Какой-то инстинкт военного человека толкнул его в ряды Красной армии. Он точно обрадовался, что ему представилась возможность воевать не со своими соотечественниками, а с внешним противником, с агрессором, посягнувшим на целостность и суверенитет родины. Но он был и оставался белогвардейцем. И, как белогвардеец, собирал разведывательную информацию. И ничего поделать с собой не мог. И вот выстрел в спину. От кого? Кто стрелял? Гадать было бессмысленно. И рассказать об этом всё же было нужно.

– А может быть, случайно кто пальнул? В бою всяко бывает, – заметил ему комполка Гриценко. – Хотя вояка ты бывалый, – тут же задумчиво признал он.

– Вот и я о том же, – продолжил Суровцев. – Как какая пуля свистит, и ты и я знаем. Сзади стреляли. Били из винтовки или карабина.