Сергей Максимов - Цепь грифона

В то время Нестора Махно иногда именовали так. Вкладывая в это слово отнюдь не уничижительный смысл, а скорее предостерегающий. «Махна» в бытовавшем понимании был кем-то вроде злодея-бабая, которым пугают уже не детей, а взрослых. Но был «махна» более опасным, злонамеренным и реальным, чем «бабай». Один из немногих, имеющих положительные результаты в войне с батькой, Слащов знал что говорил. Раздражая белогвардейский генералитет, любил повторять: «Моя мечта – стать вторым Махно!» Начальства над Махно никакого не было. Это и привлекало Слащова больше всего в положении батьки Нестора Ивановича.

Потеряв при десантировании одного человека и двух лошадей, Слащов и повёл себя именно как Махно. Броском, нагло, дерзко, вероломно, двинулся к городу Мелитополю и с ходу его взял. С этого момента почти месяц корпус генерала почти безраздельно хозяйничал в Северной Таврии, создавая угрозу Донбассу и тылам всего Юго-Западного фронта.

– Отъедайтесь, братцы! За всю голодную крымскую зиму отъедайтесь, – ёрничал генерал, обращаясь к солдатам. – Чтоб, как махновцы, у меня были. Сытые да гладкие.

К июлю, когда было налажено взаимодействие с другими частями и установлена связь со ставкой, Яков Александрович продолжал новаторствовать. В момент, когда донские казаки доблестно отбивали атаки превосходящих сил красных между Большим Токмаком и морем, значительные силы красной конницы под командованием Дмитрия Жлобы прорвались в направлении на Мелитополь от станицы Пологи.

Ставка двинула на помощь Слащову 1-й добровольческий корпус. Телеграф донёс до Слащова сообщение: «Движение противника на Мелитополь угрожает Вашему тылу». «Ну что же, я буду продолжать операцию», – отвечал генерал в обычной для него фривольной манере. «Но ведь, двигаясь на Мелитополь, Жлоба отрежет Вам тыл», – беспокоилась ставка. «Ну что же, противник на Мелитополь, а я – на Пологи (без красных)», – точно потешаясь, отвечал махновствующий Слащов.

Похожую злую шутку сыграл со Слащовым в своё время сам Махно. В тот период времени Нестор Иванович в очередной раз отошёл от красных и воевал сам по себе. 8 декабря 1919 года генерал выбил воинство батьки из Екатеринослава. О чём доложил в ставку Деникина. Пока победная реляция по прямому проводу шла по назначению, Махно вернулся и захватил станцию, где находился поезд Слащова. Только храбрость генерала, лично возглавившего атаку своего конвоя, позволила отразить нападение махновцев и избежать пленения всего штаба. А затем вернуть и станцию.

Теперь красные спешили сообщить о захвате Мелитополя. Но конный корпус Жлобы, потерявший Слащова из вида, был загнан частями донских казаков, первым добровольческим корпусом и войсками генерала Андгуладзе в «тактический мешок».

Красная конница почти вся погибла под пулемётами и казачьими шашками. Это был многострадальный 2-й конный корпус красных, давший в своё время жизнь Первой конной армии. Прежний командир корпуса Борис Мокеевич Думенко был расстрелян, а нынешний Дмитрий Петрович Жлоба также был отдан под суд революционного трибунала. Из жалких остатков корпуса красное командование начало формирование 2-й конной армии.

– Ваше превосходительство, – сетовал Яков Александрович Врангелю, прибывшему в Мелитополь, – воины моего корпуса обойдены наградами за бои последнего месяца.

– Да помилуйте, Яков Александрович! Но за что же? – удивился главком. – Вы даже и потерь не понесли. Вот первый и третий корпуса понесли потери, а у вас их нет. За что же награждать?

Врангель был прав: потери корпуса исчислялись – сорок человек убитых и раненых и один вольноопределяющийся, утонувший ещё во время десанта. Да ещё две пропавшие лошади во время того же десанта.

– Ваше превосходительство, отсутствие потерь – это достоинство полководца, – заметил ущемлённый Слащов.

Реплика его повисла в воздухе. Мысль об отставке всё сильней и сильней терзала генерала Якова Александровича Слащова. «Сколько можно? Чего стоила только одна прошлая зима, когда его корпус практически один обеспечил оборону Крыма. А в результате прозвище – «вешатель и палач Крыма». И частушка, популярная в среде портовых рабочих: «От расстрелов идёт дым – то Слащов спасает Крым».

Теперь в июле 1920 года легендарный 2-й Крымский корпус генерала Слащова сдерживал атаки красных войск под Каховкой. Задуманная командованием красных крупная операция по разгрому 2-го корпуса с последующим овладением Перекопом провалилась. Потеряв половину живой силы, группа красных войск оставила за собой пятивёрстный плацдарм по Днепру, но о дальнейшем продвижении к Крыму пока не могло быть и речи. Были полностью уничтожены 15-я стрелковая дивизия и бригада Латышской дивизии. Остальные части большевиков (51-я дивизия, 52-я дивизия, ещё одна бригада Латышской дивизии и Херсонская группа) понесли огромные потери. Только в плен к белым попало пять тысяч красноармейцев.

Спустя несколько лет с киноэкранов страны зазвучала песня о Каховке со словами Михаила Светлова. Автор словно запутать хотел слушателей и уводил их через набор названий географических пунктов от неприятной темы поражения под Каховкой:

В 1927 году в аудиториях Высшей тактико-стрелковой школы командного состава (школы «Выстрел») можно было наблюдать интереснейшие сцены. Красные командиры – слушатели школы – спорили с преподавателем – бывшим командующим белого корпуса Слащовым. Воевавшие до этого по разные стороны фронта, они оказались в одной аудитории.

Часто бывало так, что, обращаясь к конкретному слушателю, Слащов говорил примерно следующее: «А вы помните бой под N? Тогда ваш батальон отошёл в беспорядке, с большими потерями. Произошло это потому, что вы не учли то-то и то-то». Задетый такой оценкой своей деятельности, командир поднимался, просил слова и говорил в свой черёд: «А вы помните бой под N, где мой полк разбил полк вашей дивизии?» Далее следовало обстоятельное изложение боевых порядков сторон, их действий и причин поражения. Один из слушателей отделения командиров полков вспоминал: «Случалось, что продолжение спора переносилось на вечернее время в общежитие, куда являлся преподаватель».

Можно только сожалеть, что и такая преемственность в русской армии была невосполнимо прервана. Но и это было потом. А тогда, в августе 1920 года, Слащов телеграфировал Врангелю: «Срочно вне очереди. Ходатайствую об отчислении меня от должности и увольнении в отставку». Далее в трёх объёмных пунктах генерал излагал причины, толкнувшие его на столь решительный шаг. Не нужно было читать и между строк, чтоб понять очевидное – генерал обвинил своё командование в некомпетентности. И лишь добавил в конце: «Всё это вместе взятое привело меня к заключению, что я уже своё дело сделал, а теперь являюсь лишним».