Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

Граф Няри опять застыл в чрезвычайном смущении — он предпочел бы исчезнуть, испариться.

— Вы все больше меня удивляете, почтенный друг, — сказала графиня, наслаждаясь его замешательством. — Боюсь, придется изменить мое благоприятное мнение о ваших прославленных изысканных манерах. За один час вы сегодня оказались в столь достойных осуждения ситуациях, что я уже не нахожу и слов для этого.

Он вытаращил глаза, увидев, что она отошла от двери и выразительным жестом указывает ему дорогу.

— Ваше сегодняшнее поведение, — продолжала она, — отнимает всякую уверенность, что в будущем вы будете достойно вести себя под моей крышей, как подобает человеку благовоспитанному. А потому призываю вам тотчас же исчезнуть и не показываться на глаза до тех пор, пока я не призову вас. Ступайте!

Когда дверь за графом закрылась, Эржика заплакала.

— Успокойся, — уговаривала ее графиня, — этот человек никогда не поцелует тебя, ему для этого не представится случая.

Однако она так и не смогла успокоить Эржику. В воображении девушки возникало столько ликов графа Няри, что она не знала, какой из них истинный. Не могла она разобраться и в отношении матери. Ведь было очевидно, что она презирает графа, унижает его, даже указывает ему на дверь, а вот же — принуждает ее выйти за него замуж.

— Эржика, — молвила снова Алжбета Батори, — все, что я говорила в столовой шепотом, предупреждая не называть меня матерью, поскольку за дверью подслушивал человек, недостойный знать нашу тайну, шло от чистого сердца. Клянусь тебе, что думаю только о твоем счастье. Ты станешь женой этого уродца, но не будешь ею. Не спрашивай, что я имею в виду. Эту тайну я не могу тебе раскрыть…

Только ушел граф Иштван Няри, перед Алжбетой Батори предстал лекарь, в целительском искусстве которого не сомневалась Майорова, — во всяком случае, она так говорила. Лекарь уже в четвертый раз приходил осмотреть ожог. При первом визите он уверил графиню, что шрам великолепно затягивается и вскоре бесследно исчезнет. При втором визите он слегка засомневался. При третьем — больше. А теперь, в последний, четвертый визит, без околичностей заявил, что нет на свете врачевателя, который мог бы без следа вылечить такой ожог и рваную рану. Алжбета Батори улыбнулась:

— Мне говорили о вас, господин доктор, как о чудодейственном целителе, на самом же деле я вижу, что знаниями и способностями вы не превосходите даже миявскую знахарку. Но пусть так, вознаграждение вы заслужили, вот оно… И еще скажу: то, что не удалось вам, сделаю я. Найду лекарство, которое устранит шрам от раны!

Обиженный лекарь удалился, и Алжбета Батори тут же села за стол и написала письмо. Затем позвала гайдука:

— Срочно возьми это письмо и отдай его в собственные руки секретаря палатина, господина Юрая Заводского.

Потом она пошла к Эржике и сказала ей:

— Сегодня днем ко мне пожалует твой отец.

— А могу я увидеть его, встретиться с ним? — спросила Эржика, и сердце у нее забилось.

— Нет, пока нет. После обеда отправишься к господину Медери, опекуну и наставнику моего младшего сына. Я не хочу, чтобы вы встретились, поскольку не намерена пока что говорить ему о том, что восемнадцать лет назад у него родилась дочка… Оставлю это до более подходящего часа.

Эржика исполнила желание матери. Сразу же после обеда села в карету и покинула заезжий двор «У дикаря». У самых ворот ее настиг гайдук графа Няри и вручил ей письмо. Чего добивается от нее этот страшный человек? Письмо жгло ей руки и казалось тяжелым, словно было из чугуна.

— Поезжай к Дунаю! — велела она кучеру, уверенная, что там неприметно прочтет послание жениха.

На улицах было мало народу, лишь кое-где проезжал экипаж. Иной раз из кареты улыбалось приветливое лицо, и девушка смущенно отвечала на учтивые приветствия. То были знакомые господа, с которыми она вчера танцевала на балу у Эстерхази, чувствовалось, что они с радостью заговорили бы с ней. Но весь вид ее выражал такое безразличие, что они не осмеливались обратиться к ней.

На площади было пусто. Лишь на одной лавочке сидел старик. Он грелся на солнышке и задумчиво смотрел на волны Дуная, словно прощался со своей уплывающей жизнью.

Вся зардевшись, Эржика вскрыла письмо.

«Моя единственная, — прочла она и возмущенно поморщилась, — поскольку неожиданный случай сегодня утром помешал мне высказать Вам мои чувства устно, делаю это письменно. Я люблю Вас, моя дорогая, и сожалею, что был способен хоть на единую минуту заронить в Вас подозрение, что не хочу стать Вашим мужем. Жажду, чтобы Вы стали моей женой как можно скорее, и чем быстрее Ваша драгоценная приятельница назначит день нашей свадьбы, тем счастливее я буду, тем больше будет моя радость. Пусть наши дни стремительно бегут. Каждый из них приближает исполнение самой прекрасной моей мечты. Целую Ваш прекрасный лоб, Ваши розовые щечки, Ваши губы, обнимаю Ваше восхитительное тело — по крайней мере мысленно — и счастлив, столь же безгранично счастлив, сколь безгранично люблю Вас!

Преданный Вам, обожающий вас Иштван».

Письмо так возмутило ее, что она разорвала его на мелкие клочья, движения ее были столь стремительны и резки, что даже гайдук оглянулся. Какая наглость, какая подлость! Более того, гнусное письмо он даже не писал собственной рукой. Прекрасно оформленные, округлые буквы и ровные упорядоченные строчки свидетельствовали о пере человека, для которого писание — ежедневный заработок. Он диктовал его писарю, как и все прочие любовные письма, дабы покинутые им любовницы, жаждущие мести, не могли использовать их против него.

Обрывки письма вылетели из кареты, и ветер разбросал их по набережной. Но с ними сомнения и опасения Эржики относительно намерений графа не рассеялись. Неужели он действительно хочет жениться на ней? Сколько в его строках правды?

Она подняла глаза к тучам, мчавшимся над Прешпорком.

Ведь у нее нет никого, кому она могла бы довериться, у кого искать защиты. Разве что тучам пожаловаться?

А тучи тянулись прямо в сторону Врбового и Чахтиц. Думают ли о ней Приборские, вспоминает ли ее Андрей Дрозд? И откликнется ли кто-нибудь из них, если она будет нуждаться в помощи?

Меж тем Алжбета Батори готовилась к встрече с желанным незнакомцем.

Двенадцать девушек сновали по комнатам, исполняя ее приказ. Все блестело чистотой, порядком, и множество цветов в вазах наполняло комнаты заезжего двора ароматами уютного домашнего очага. Девушки нарядили госпожу в розовый шелк. Прилежно подготовившись к встрече, она возбужденно ходила из комнаты в комнату, то и дело выглядывая в окно, не подъехала ли к заезжему двору долгожданная карета.