Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

— Чьи гайдуки это были? — спросил палатин.

— Гайдуки Алжбеты Батори!

— Рассказывай! — проговорил палатин после короткого раздумья. — Рассказывай, что творится в Чахтицах и чем я могу им помочь.

Он слушал, затаив дыхание. Страшные коридоры под чахтицким замком и градом… Пытки девушек, железная кукла, омовение в крови, зверства прислуги, сотни мертвых — все это были вещи, о которых палатин до сегодняшнего дня не слыхал, а сегодня слышит уже в который раз. Теперь вот — от седовласого старца, который не способен обронить ни одного лживого слова.

— То, о чем я коротко рассказал, происходит в подземелье, Куда не проникает ни единого солнечного луча. Но есть свидетели, которые могут дать показания об этих преступлениях перед судом. Одно из требований города Чахтицы в том и состоит, чтобы Алжбета Батори была привлечена к суду. От имени города, ясновельможный палатин, я настаиваю на этом.

— А чего еще требуют Чахтицы? — спросил палатин с непроницаемым лицом.

— Алжбета Батори несколько месяцев назад обвинила чахтичан, что они поддерживают разбойников, что они мятежники и творят невесть какие преступления. Сейчас их объедают три сотни ратников, которые находятся там только того ради, чтобы графиня могла беспрепятственно совершать свои злодейства. Чахтицы терпят огромные убытки — содержание ратных поглотило почти все их запасы. Мало того: солдаты набрасываются ночами на девушек в их каморках. И всячески принуждают к уступчивости жен тех горожан, под крышами которых они живут.

Палатин слушал и хмурился.

— Ко всему прочему на этих днях, — продолжал Микулаш Лошонский дрожащим от негодования голосом, — слуги по приказу властительницы обирают подданных, свободных крестьян и горожан до такой степени, что не пройдет и двух недель, как каждая рука судорожно сожмет или нищенский посох, или оружие, с которыми кинется на замок. Прольется кровь! Чахтицкая госпожа насильно продает свой урожай и назначает своевольно цены. И нет закона, который бы защищал горожан, нет власти, которая бы взяла страждущий город под свою опеку. И это еще не все! Под предлогом обновления града и дорог из людей выбивают неслыханные подати. Кто не подчиняется, того не минует «кобыла», и потом его же, полумертвого, для острастки бросают в темницу. Самые мужественные люди покидают хозяйства, дома, семьи, убегают в леса к разбойникам, гонимые мыслью о мщении. От имени Чахтиц взываю к вам о справедливости: всегда мирный город может стать полем кровавых событий.

— Поезжай, Микулаш Лошонский, и будь спокоен, — сказал палатин после короткой паузы, — твое известие я выслушал и обещаю, что прикажу расследовать события в Чахтицах и приму надлежащие меры.

— Меры необходимо принять сейчас же! — возразил Микулаш Лошонский, строго глядя на собеседника. — Всеобщее возмущение и решимость восстать в Чахтицах нарастают с каждым часом. Я прошу вас немедленно отозвать войско.

— Признаю, что в Чахтицах нет необходимости в ратниках для защиты госпожи, ради которой мы их туда послали, — ответил палатин. — Но они необходимы для удержания порядка, ведь, и по твоим словам, положение там весьма серьезно.

Микулаш Лошонский разочарованно вышел из кабинета палатина. Он представил себе свое возвращение в Чахтицы: везет он всего лишь обещание палатина помочь. Но прежде чем обещанная помощь придет, народ совсем обнищает.

Дверь за ним закрылась, а палатин все еще продолжал сидеть в кресле, погруженный в свои мысли. Его задумчивость была нарушена громким стуком в дверь.

Секретарь вскочил, намереваясь научить виновника пристойному поведению. Он резко открыл дверь, но в коридоре не было ни души. Он не услышал даже шагов убегавшего.

Взгляд соскользнул к полу. Там лежало письмо, красневшее семью печатями.

Он поднял его.

— Таинственный посланец, — сообщил он палатину, — бросил у входа в кабинет это письмо за семью печатями, адресованное вам.

— Открой письмо, — удивленно сказал палатин, — и читай!

Секретарь распечатал письмо. По мере того как он читал, лицо его бледнело все больше, палатин пораженно следил за его волнением.

— Это послание покойного пастора Андрея Бертони, предшественника Яна Поницена, — сообщил он по прочтении письма. — В нем говорится о злодеяниях Алжбеты Батори. Письмо обнаружено в склепе чахтицкого храма.

Палатин с живостью протянул руку к письму. Прочел его.

Юрай Заводский отошел к окну.

На дворе снова послышался шум.

Микулаш Лошонский вышел как раз в ту минуту, когда, по приказу капитана, уносили труп гайдука.

— Вы заметаете следы преступления, — взорвался Микулаш Лошонский, — вместо того чтобы показать его всему свету, вместо того чтобы требовать справедливости!

Бытчанский капитан с трудом уговорил его сесть в повозку.

— Гони что есть мочи! — приказал капитан кучеру. — А иначе и тебя, и твоего хозяина, коли он не замолчит, мне придется порядком охладить где следует.

Кучер стегнул лошадей.

— Господин капитан, — кричал Микулаш Лошонский на прощание, — поблагодарите Алжбету Батори, что велела убить вашего гайдука. Поцелуйте ее благородную руку и подставьте шею, чтобы она могла надеть на нее удавку!

Палатин прочел письмо и положил его на стол.

— Что скажешь об этом? — спросил он.

Секретарь не ответил, лишь задумчиво смотрел перед собой.

— Приведи ко мне Алжбету Батори! — распорядился палатин решительно и сдержанно, словно председательствовал на суде.

Алжбета Батори не знала, что произошло. И ни малейшего понятия не имела о том, что палатину известно об убийстве его гонца ее гайдуками.

Юрай Заводский прервал ее разговор с Яном Христианом:

— Весьма сожалею, ваша милость, что должен прервать вашу приятную беседу. Но его светлость палатин намерен поговорить с вами. Он ожидает вас в своем кабинете.

— Что это значит? Почему палатин не может поговорить со мной здесь? Почему он ждет меня в своем кабинете? — обеспокоенно выспрашивала она.

Секретарь предложил ей руку.

— Есть вещи, ваша милость, — холодно ответил он, — о которых лучше всего говорить без свидетелей, с глазу на глаз.

Минутой позже она уже исчезла за дверью кабинета. Секретарь туда не вошел. Когда она взглянула на хмурое лицо палатина, сердце ее тревожно заколотилось.

Палатин молча кивнул ей, чтобы она села.

— Что вам угодно? — спросила она с деланной улыбкой, когда в нее впился взгляд Дёрдя Турзо.

— Почему вы приказали убить моего гайдука?

Она изумленно уставилась на него.

— Почему вы это сделали? — воскликнул он, не в силах больше сдерживать подавляемый гнев.

Голова у нее пошла кругом. Нахлынувший страх душил ее.