Йожо Нижнанский - Кровавая графиня

— Ну-ка, есть охотники померяться со мной силой? Так измолочу, что родная мать не узнает. Валяй сюда, герои! Храбрости не хватает? Я вам покажу, с кем имеете дело! А ты, сатана, помоги, милостивец!

Теперь и самых разумных охватил суеверный страх. Горбун прилюдно признается, что продал душу дьяволу!

Фицко тут же приметил действие своих слов; воинственный запал людей совсем угас. И он бросился на ближайшего человека. Обвился вокруг него руками и ногами, чисто четырьмя змеями, повалил его на землю и тут же прыгнул на следующего.

Некоторое время спустя Фицко стоял один перед открытыми воротами замка. Он трясся в бешеном хохоте, который катился вслед за бегущей толпой, точно мутный, грязный поток.

— Скажи, Фицко, неужто и впрямь продался дьяволу, — спросил его Павел Ледерер, — раз у тебя такая силища и везение?

— Дьяволу, думаю, я не надобен. Сколько раз взывал к нему, а он не является, и все. Я бы, конечно, продал ему душу, ей-ей! Так что скажи ему об этом, если с ним встретишься, хе-хе-хе!

«Один из нас должен исчезнуть!»

Когда в замке все стихло, Фицко направился к конюшне, держа в руке фонарь. Оглядевшись, тихо открыл дверь. В конюшне, чистотой и уютом превосходившей все жилища господских подданных, на золотистой соломе лежал, растянувшись, Вихрь. Фицко, злобно ухмыляясь, подошел к нему и со всей силой пнул в бок.

— Вот тебе! Хотя я бы лучше пнул твою хозяйку за то, что велела меня выдрать.

Вихрь дернулся, но у него уже не было сил встать на ноги и увернуться от пинков. Он лишь дергался на соломе и таращил на Фицко стекленевшие глаза.

— Ну хватит, уже нога заныла. Мне бы столько золотых, сколько я отвесил тебе тычков! Ну, бедолага, не гляди так печально, хмуро. Ведь эти пинки для тебя что лекарство. Лекарство против жизни, ха-ха-ха!

Потом он приподнял голову коня и насыпал в рот порочила, черного как мак. Вихрь сглотнул его и бессильно свесил голову. Фицко уселся на край желоба.

— Лучшее лекарство даю тебе, Вихрь. Ей-богу, поможет! Это последняя, самая сытная порция!

Вихрь лежал без движения, йотом дернулся, стал извиваться, раз-другой вскинул ноги, захрипел, тараща глаза, на морде у него выступила иена. А Фицко наблюдал отчаянную борьбу Вихря со смертью с горящим взглядом и выражением нечеловеческой радости. Борьба лошади, принесенной в жертву его мести, длилась недолго.

— Вот тебе последний привет! — Горбун пнул его в голову так, что та ударилась о грань желоба. Еще раз окинув коня взглядом, чтобы убедиться, что Вихрь действительно мертв, он снял со степы фонарь и собрался уйти, по, повернувшись к двери, застыл на месте.

От двери донесся резкий, пронзительный смех. Там стояла Анна Дарабул, сплошное олицетворение ненависти и злобы. Неудержимым потоком рвался из ее уст дикий хохот: ловко же она застала Фицко на месте преступления! Горбун, вмиг оправившись, изготовился к прыжку. Но Анна напряженно следила за каждым его движением и вовремя его осадила:

— Стой на месте, Фицко, не то враз сюда сбежится весь замок, все убедятся, что я застигла тебя на месте преступления. Двинешься — захлопну дверь!

Горбун заскрежетал зубами. Преимущество было на стороне Анны.

— Не злобствуй, Фицко, не то и я разозлюсь. Лучше скажи, ты и вправду хочешь со мной раздружиться?

— Пусть сатана с тобой дружит!

— А с тобой все черти преисподней! — прошипела Анна. — Только и они тебе теперь не помогут!

— Помогут или нет, пошла прочь с моих глаз!

— Я знаю, что ты этого хочешь, чертов выродок!

— Ведьма проклятая!

— Последнее слово, Фицко, — крикнула Анна, зардевшись лицом. — Не хочешь жить со мной в мире, тогда остается одно: кто-то из нас должен исчезнуть!

— Ты и исчезнешь! — взревел Фицко и замахнулся фонарем, метя ей в голову. В тот же миг он и сам метнулся к Анне.

Но та вовремя отскочила к двери, резко прихлопнула ее и задвинула засов.

— Вот ты и исчез, Фицко, настал твой конец! — просипела она за дверью.

Горбун понял, что спасения нет. Он затрясся в отчаянии, услышав как убегает Анна, вопя во весь голос:

— На помощь, на помощь, я нашла отравителя!

Он вскочил, оперся о дверь и попробовал ее вышибить, но только весь залился потом в напрасном усилии. И в ужасе вдруг увидел, как от светильника, выпавшего из фонаря, загорается солома и выкатившиеся глаза Вихря блестят в жару пламени, точно огромные зрачки чудовища, собравшегося проглотить его.

Отчаяние горбуна росло.

Языки пламени ползли по соломе, облизывая стебель за стеблем. Если огонь не потушить, займется вся конюшня, и он, задохнувшись, превратится в уголь.

А может, недвижно смотреть, как пламя охватывает конюшню и его заодно? Кто знает, что еще ждет впереди!

К воплям Анны прибавлялись теперь и выкрики гайдуков, пандуров, прислуги. Если откроют конюшню и найдут его возле отравленного Вихря, ему конец. И если даже не сразу, то уж наверняка, когда вернется чахтицкая госпожа.

Но когда языки пламени стали облизывать башмаки и брюки и прижигать беспомощно повисшие волосатые руки, инстинкт самосохранения сделал свое.

Он бросился на пламя, стал топтать его, словно давил головы стоглавого дракона, и, сорвав со стены недоуздок Вихря, вступил в бой с опустошающей стихией.

Вскоре он одолел огонь и стал напряженно думать, как спастись от другой, еще более страшной опасности.

В замке все уже были на ногах. Гнев был всеобщий. Если они не обнаружат злодея, госпожа каждого из них призовет к ответу за то, что Вихря отравили, и все дорого поплатятся за смерть ее любимейшего скакуна. Надо поймать отравителя!

Запыхавшаяся Анна хриплым, скрипучим голосом рассказывала, как издох Вихрь, как застигла она отравителя на месте и заперла его в конюшне. Но имя утаила, чтобы не застращать жаждущих мщения.

Негодующая толпа повалила в конюшню.

— Следите за дверью, — кричала Анна, — чтобы отравитель не ускользнул от нас, обратись он даже в гада ползучего.

Толпа встала перед дверью тесным полукругом.

Под одобрительные выкрики Анна подступила к двери и открыла ее.

Сквозь темный проем во двор, залитый лунным светом, вывалилось густое облако дыма. Анна остолбенела, увидев дым, — она никак не могла объяснить себе его происхождение. Судорожно зажав в руке мотыгу, она размахивала ею, словно подстерегала суслика у самой норы.

— Выходи, Фицко! — закричала она.

Стало быть, отравитель — Фицко! Толпа пораженно ахнула.

Но из открытой двери конюшни вываливалась лишь тьма вперемешку с дымом, не слышно было ни малейшего шума.

— Вылезай, Фицко! — закричала снова Анна. К ее ярости и жажде мести добавился и непреодолимый страх. В дыму, валившем из конюшни, ей померещился запах смолы. Уж не спас ли горбуна сам дьявол? Нет, он все-таки должен быть в конюшне!