Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

Лариса Петровна тут же устроила следствие.

— Дети, — сказала она, — у Ники Улановой кто-то взял «подарок», пожалуйста, я очень прошу, сознайтесь, кто это сделал!

Никто не отозвался. Дети стали с любопытством смотреть на Нику, переглядываться и пожимать плечами.

Тогда Лариса Петровна решила переменить тактику.

— Дети, тот, кто это сделал, поступил плохо. Но если он сознается, мы не станем его наказывать. Мы даже наградим его за смелость. Ну же, признавайся, кто смелый, я жду.

Ждать ей пришлось не долго. Мальчик Сережа опустил голову и мрачно прошептал под нос.

— Это я.

— Вот и молодец, — похвалила Лариса Петровна, — ты ведь не будешь больше так делать?

— Не буду, — не поднимая головы, отозвался Сережа.

Этот мальчик никогда не нравился Нике. Был он некрасивый, головастик такой, с розовыми оттопыренными ушами. В девчачьем платье-балахоне, он выглядел неуклюжим и немного забитым. И часто другие дети, такие же тощие и бледные, гнали его от себя и не принимали в игру. Но вот, что странно, после признания его никто не стал дразнить и обзывать вором. Кое-кто даже позавидовал ожидаемой награде за храбрость.

Прошло несколько дней. Вечером, после ужина нянечка позвала Нику и Сережу в пустую столовую. Там их ждала Лариса Петровна. Она усадила потерпевшую и раскаявшегося преступника за стол и поставила перед каждым блюдце с булочкой, густо политой золотистым прозрачным медом, и стаканы с чаем. Это было обещанное возмещение утраченного Никой «подарка».

Дети приступили к еде. Они старались не смотреть друг на друга. Ника боялась измазаться. Поднимала булку, слизывала прозрачные капли. Сережа стал делать точно так же. «Как обезьяна», — сердито подумала Ника.

И вдруг рука ее замерла, а спина покрылась испариной. Она ясно вспомнила: ее «подарок» никто не крал, она сама доела последнюю конфету и выбросила пакет в корзину для мусора. Да-да, это было на следующий день после маминого визита, в понедельник. Она с утра объелась сладким, плохо обедала. Она вспомнила, как нянечка рассердилась на нее и с ворчанием унесла тарелку с недоеденным супом.

Ника растерялась и положила медовую булку на край блюдца.

— Ты чего? — удивился Сережа, — ешь, вкусно же.

Ника машинально взяла булку и стала жевать без всякого аппетита. Этот мальчик не был вором! Ни в какой шкафчик ее он не лазил и никаких конфет у нее не брал. Но для чего он оговорил себя? Хоть и простила его Лариса Петровна, все равно стыдно. И как же теперь быть? Признаться? Но Сережа уже доедает булку и допивает чай. Ника в панике обернулась. В столовой, кроме них, никого не было. Лариса Петровна ушла. Минута была утеряна. Чтобы хоть как-то исправить положение, Ника придвинула Сереже половину булки и тихо сказала:

— Ешь, я больше не хочу.

Мальчик не стал отказываться и смачно откусил солидный кусок.

Тут же, не выходя из столовой, она решила оставить все, как есть. Но совесть долго мучила ее. До тех пор, пока Сережу не забрали домой.

Вскоре наступил долгожданный новогодний утренник.

По случаю праздника, детей одели в нарядные зеленые платья со складками на юбке. У Ники на голове отрос невысокий ежик, и она постоянно ерошила его ладонью.

Перед началом представления Нику нарядили. Шапочка со стоячими ушками и белые рукавички были чудо, как хороши. Ника поджала лапки к груди и запрыгала на одном месте. Лариса Петровна засмеялась и сказала, что Ника успеет еще напрыгаться.

Свой сольный номер в две строчки она исполнила с большим старанием. Когда песня закончилась, все громко захлопали, дед Мороз (повар дядя Слава) подхватил ряженых, лису, зайца, волка, и кто там еще был, и заставил их танцевать возле елки.

Кончились праздники, начались будни. Ника окончательно привыкла к новому дому, хоть и скучала без мамы и папы и всегда с нетерпением ждала выходного дня, чтобы повидаться с ними. Через пару месяцев французский язык вылетел из ее головы, и она уже ничем не отличалась от остальных брянских детей. Париж отпустил Нику.

Но Наталью Александровну Париж не отпускал. Он снился по ночам. Снилась живая мама из детства, молодая, красивая, полная сил. Снились подруги. Иногда просыпалась с ощущением, будто всю ночь напролет бродила по знакомым парижским улицам. Но наяву за окнами оказывался нелюбимый Брянск.

По проторенной дорожке ходила в мастерскую брать материю или сдавать готовые панамки. Это в будни. По выходным — в санаторий к дочери. Вот и все ее маршруты, если не считать базара и магазинов.

Карточную систему отменили, с продуктами стало трудней, цены на базаре взлетели, в магазинах опустели полки. Каждый день приходилось ломать голову, что приготовить на ужин.

Сергей Николаевич приходил со стройки затемно, усталый, молчаливый. Кормила, убирала посуду, ждала, когда муж ляжет спать, садилась шить домашние заказы. Придвигала на край стола самодельную настольную лампу, заслоняла свет от Сергея Николаевича поставленной торцом книгой. Засиживалась далеко за полночь, пока глаза не начинали слипаться. Раз так и уснула за столом.

Весна пришла дружная, с веселыми грозами и проливными дождями. Пленные немцы стали разбирать леса на здании городского театра. В весеннем воздухе далеко слышен был перестук молотков.

Однажды шла из булочной вдоль высокого, из плотно пригнанных одна к другой досок, забора, засмотрелась на раннюю звездочку в разрывах быстро летящих облаков и вдруг остановилась в испуге. Кто-то схватил ее за рукав. Мужской голос со странным акцентом шепнул:

— Мадам не пугаться! Смотреть. Корошо. Корошо.

Это был пленный немец. Наталья Александровна сразу догадалась. Он выглядывал в проем сдвинутой на верхнем гвозде доски в заборе, улыбался, кивал и прикладывал палец к губам.

Словно фокусник откуда-то достал и развернул из тряпки деревянную шкатулку с выжженным проволочкой орнаментом.

— Вы говорите по-французски? — на всякий случай спросила Наталья Александровна.

— О, мадам знайт француски! — удивился немец, — нет, француски нет. Покупайт, — протянул он шкатулку, — дорого нет, дешевый.

Шкатулка была хороша. Строгих линий, прекрасного дерева. Наталья Александровна, не торгуясь, дала немцу требуемые три рубля. Он вручил шкатулку, улыбнулся, пробормотал «данке, данке» и нырнул в проем. Доска, качнувшись, легла на место. Будто и не было ничего.

Почему-то очень довольная неожиданной покупкой, Наталья Александровна пересекла площадь и через пять минут была дома. Только успела скинуть пальто и поджечь приготовленные в печке дрова, как постучала соседская девушка Женя и радостно объявила:

— А вас туточки дожидаются.

Дожидалась клиентка, разумеется, но обычно так поздно к ней никогда не приходили. Пришлось бросить хозяйские дела и заняться старым фетровым беретом, принесенным заказчицей в переделку.