Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

Они, как по команде поднялись, вскинули на плечи лопаты и, не простившись, побрели наверх к участку свежевскопанной земли, сухой и серой, как порох.

Наталья Александровна поднялась с места, и стала спускаться к шоссе. По дороге разминулась с всадником. Он покосился на нее подозрительным и сердитым глазом.

Римма Андреевна подтвердила рассказ. Да, здесь много таких…, вроде как перемещенных лиц.

— Нет, подождите, я не понимаю, как это можно насильно удерживать людей, если им здесь не нравится, и они не хотят.

— Надо заселять пустые поселки. Нужны рабочие руки, — пожала плечами Римма Андреевна.

— А почему эти поселки пустые?

— Опять двадцать пять. Да потому пустые, что еще совсем недавно, до сорок четвертого года, здесь жили татары.

— Куда же они делись?

— Вы, что, Наталья Александровна, милая моя, с луны упали? — в ту же секунду она бросила на нее странный взгляд, — хотя, да, именно с луны. Я знаю, что вы приехали из Франции.

— Продавщица сказала? — фыркнула Наталья Александровна.

— Нет, зачем же. Муж узнал в правлении. От директора. С вами, наверно, многие откровенничают. Про то, как думается на самом деле.

— Простите, я не поняла. О чем именно?

— О нашей милой действительности.

— Вот как. И почему же вы считаете, что с нами откровенничают? — а сама подумала, вспомнив Брянск и Капу-скорпиончика: «И правда. Так оно и есть, вот странность».

— Вы с мужем не советские.

— Нет, как это — не советские? — Наталья Александровна очень удивилась, — мы приехали в Советский Союз, приехали добровольно, нас никто не принуждал к этому шагу. Значит мы — советские.

— Милая моя, — Римма Андреевна тихонько хихикнула, коснулась головой плеча Натальи Александровны. Потом накрыла ладонью ее руку и стала тихо-тихо шептать, хотя на пляже никого, кроме них не было, — чтобы стать советской, милочка вы моя, надо вырасти здесь, пропитаться насквозь советским духом. Проникнуться. А вы другие. Вы, если можно так выразиться, не повязаны с остальными круговой порукой, вы никогда не кричали «распни», когда распинали.

— Мы, нет, мы не кричали. А разве остальные кричали?

— Трудно вам будет, — Римма Сергеевна слегка нахмурилась, сдвинула брови и сменила тему. — Так вот. Всех татар по приказу Сталина из Крыма выселили.

— Всех? И женщин и детей?

— И женщин и детей. Весь народ.

— Но почему? За что?

— За сотрудничество с гитлеровцами.

— И что же, все вот так прямо и сотрудничали с гитлеровцами?

— Нет, конечно, многие ушли в горы, партизанили, многие воевали.

— А выселили всех.

— Практически всех. У нас, например, в совхозе осталась одна татарка с сыном, мать Героя Советского Союза.

— И где же они теперь? Те. Которых выселили.

Римма Андреевна доверительно посмотрела в глаза собеседницы.

— В Сибири, Наталья Александровна, золотая моя, они все в Сибири. А сколько их по дороге погибло одному Богу известно.

— Нет, я все-таки не понимаю, как это можно, как это физически можно — выселить целый народ. Этих — в Сибирь, а тех женщин, наоборот, из Сибири. И тоже насильно.

— У нас все можно. У нашего великого вождя очень большие возможности. Оч-чень. Вы меня понимаете? Я вижу, вы меня понимаете, — одобрила она робкий вопросительный взгляд Натальи Александровны.

Прибежала Ника, разговор прекратился. Они занялись ребенком, стали восхищаться цветными камешками и высохшей крохотной рыбкой. Но долго-долго поглядывала Наталья Александровна на Римму вопрошающим, недоверчивым взглядом, а та легонько кивала в ответ и прикрывала глаза, будто говорила: «Да, моя дорогая, да. Все так и есть. Очень большие возможности».

Совместная жизнь с друзьями не клеилась. Как ни старалась Наталья Александровна смягчить конфликты в отношениях с Сонечкой, они все равно возникали. И потом Сонечка была ужасно шумная. У нее была странная манера говорить в иных случаях жизни громким отрывистым голосом, словно она на вокзале объявляет название станции. Можно же, например, просто сказать: «Сегодня на ужин картошка в мундирах». Нет, обязательно на октаву выше, сливая слова:

«Сегодня мундирракартошка!»

Со временем это стало ужасно раздражать Наталью Александровну. Может, еще и оттого, что Сонечка предпочитала для стряпни именно это блюдо, соблазняясь простейшим способом приготовления. Пустяк, ерунда, конечно, а вот раздражало, и все тут. Но мелочь эта была добавлением ко всему остальному.

Через неделю после приезда Сонечка стала демонстративно убирать в чемодан все свои вещи и запирать чемодан на ключ. Делала она это каждое утро, с назойливой многозначительностью, поглядывала при этом на Нику тяжелым подозрительным взглядом. Это было настолько явно, что Наталья Александровна однажды позвала дочь, увела в кипарисовую рощу, и там завела окольную речь о Сонечкиных вещах, о том, что Ника могла случайно, она настаивала на этом слове, случайно что-нибудь взять, или сломать…

— Нет?

— Нет, мама, что ты, нет. Я ничего не брала, — Ника делала большие глаза и прижимала руки к груди.

Наталья Александровна оставила дочь в покое, но чемодан Сонечка запирать не перестала.

Или взять историю с рыбной ловлей. Сергей Николаевич как-то по случаю приобрел две бамбуковые удочки и снасть. Они с Панкратом стали ходить на рыбалку. С прибрежных скал хорошо ловились бычки, зеленушки, морские ерши. Рыбка мелковатая, но вкусная. Ко всему прочему прекрасное добавление к картошке в мундирах. Рыбачить ходили в будни под вечер и по выходным. Брали с собой Нику и Наталью Александровну. Сонечка в этих походах не участвовала, оставалась дома «делать уборку».

Придя на берег, Сергей Николаевич и Панкрат расходились каждый на свое излюбленное место, а улов складывали в общее ведро. Через две или три рыбалки Сонечка потребовала, чтобы каждый приносил свой улов отдельно.

Рыбаки удивились. Сергей Николаевич недоуменно смотрел на Панкрата, Панкрат поджал губы и печально покачал головой. Он догадывался, чем обернется разделение результатов труда.

В первый же день, когда у него оказалось на одну зеленушку меньше, Сонечка закатила супругу грандиозный скандал. Он-де лодырь, бездарь, неспособен проявить себя даже в таком примитивном деле, как обыкновенная рыбная ловля. И в таком духе, в таком духе, скучно повторять.

С тех пор рыбаки свой улов считали. Когда у Панкрата получалось на одну-другую рыбку меньше, Сергей Николаевич добавлял свою. Или, наоборот, Панкрат подбрасывал толстогубого бычка в ведерко друга.

Все это было бы смешно, но у Натальи Александровны стали пошаливать нервы. Она вздрагивала от малейшего шума, производимого Сонечкой, старалась не слишком часто выходить из своего угла, одергивала Нику, если та начинала шуметь. Старалась жить тише воды, ниже травы.