Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

Сказать, что я была поражена, значит, ничего не сказать. О своей индийской родне я давно позабыла. Ехать в неведомую страну, схоронить деда и выйти замуж за назначенного мне человека. Я не знаю ни языка, ни обычаев…

Сказала первое, что пришло в голову: «Но я замужем, у меня есть муж, и он с минуты на минуту вернется». «Это не важно. Твоему русскому мужу придется смириться. В противном случае мы будем вынуждены его убить».

Я поняла, спорить бесполезно. «Хорошо, — говорю, — мне надо собрать вещи, переодеться».

Усадила их, и бегом в смежную комнату. Закрыла дверь, тихо-тихо накинула крючок, сама в окно. Спрыгнула и огородами, огородами, на проселок до трамвайной линии. На мое счастье — трамвай, совершенно пустой, конечная остановка. Только вскочила, сразу поехали, а денег нет ни копейки. Что уж я кондуктору наплела, и сама не помню. Но он не прогнал, оставил. Увидел, наверное, что баба до смерти перепугана.

Добралась я до знакомых Василия Аркадьевича. К счастью, он еще не собирался уходить, я его застала.

К хозяйке мы уже не вернулись. Каким-то образом, вызволили вещи, и на другой день уехали домой. Об индийских родственниках с тех пор ни слуху, ни духу.

Вечером Наталья Александровна пересказала историю Риммы Андреевны мужу. Сергей Николаевич смотрел недоверчивым веселым глазом, хмыкал, пожимал плечами. Задумался, выбил по краю стола зорю.

— Слушай, — сказал он, — а тебе не кажется, что вся эта история не стоит на ногах?

— Нет, но почему же?

— Начнем с самого начала. Папа Риммы Андреевны, по ее словам, был отправлен с посольской миссией. Но, дорогая моя, никакого посольства Индии в России о ту пору не было, и быть не могло. Индия была английской колонией. И потом, даже, если бы все это было правдой, юную принцессу ни за какие коврижки не оставили бы на попечение какой-то гувернантки, а отправили бы домой к родственникам. Насчет убитого первого мужа судить не могу, но каким образом ее отыскали в тридцать втором году братья-индусы, это тоже уравнение с тремя неизвестными. А уж про то, как половина России пухнет с голоду, а другая половина сидит в лагерях, мы еще в эмиграции слышали. Как я могу поверить в это, если все остальное — миф? Ты пойми, маленькая ложь порождает большое недоверие. В одном месте соврал, все остальное становится небылицей. Ты понимаешь?

— Но зачем? — вскричала Наталья Александровна, — зачем она все это придумала? И, главное, так складно.

На этот вопрос у Сергея Николаевича ответа не было. Его взволновало другое — высказанные явно антисоветские настроения Риммы Андреевны. И даже не это, она и прежде высказывалась со свойственной ей откровенностью, хотя и не так резко. Он испытывал странную досаду оттого, что, по словам Риммы, многие думают также, но боятся высказать крамольные мысли вслух. Иной раз Сергей Николаевич просыпался в ночи, лежал, уставясь в темноту, старался не ворочаться, чтобы не разбудить жену, все думал, думал. Нет, история про Индию не произвела на него особенного впечатления. Ну, захотелось дамочке покрасоваться, бывает. И уж если ей здесь, в России так не нравится, ехала бы к своему деду в мраморный дворец, сидела бы на коврах с изумрудом в пупе. Его мысли затягивало в неразрешимое болото странной двойственности. С одной стороны все хорошо в этой жизни, все правильно, трудности явление временное, и надо собраться с силами, не ныть, не растекаться в слезах и соплях, как Сонечка, а стараться переломить судьбу, и тогда…, но что «тогда», он не мог даже представить себе. И был ли тридцать седьмой год? Темные слухи об этом времени доносились до него не только от Риммы Андреевны. Что, если в ее сказочные фантазии вплетена известная доля правды? Как она сказала? Оползень. Мы все живем на оползне. Сегодня у тебя все в порядке, а завтра с тобой могут сделать все, что угодно.

Но тогда, как могут люди спокойно жить и кричать «ура» товарищу Сталину на парадах? Если будущее в этой стране темно, если каждая ночь грозит арестом, тюрьмой, ссылкой… Или народ и вправду отгородился от страшной действительности, привык к ней, и живет, ничего не подозревая, на оползне? И он, в свою очередь, невольно, сам того не осознавая, старается отгородиться от смутных мыслей. Лучше не думать. Живи, как можешь, как получается. Он вспоминал Мордвинова. Константин Леонидович даже не пытался отрицать тот факт, что путь становления советской власти отнюдь не торжественное шествие по ровной дороге. А сколько ошибок допущено! И никто не застрахован от них в дальнейшем. «Поймите, — говорил он, — мы строим первое в мире социалистическое государство, мы — великие экспериментаторы, и где гарантия, что среди нас нет несознательного элемента, рвачей и даже просто дураков! Конечно, они есть. Всякого рода пережитки нам еще изживать и изживать. Так надо набраться терпения, а не набрасываться с критикой: то плохо, это не так».

Вспомнив Мордвинова, Сергей Николаевич несколько успокаивался, проваливался в недолгий сон. Через мгновение, так ему казалось, начинал звенеть будильник, и он уходил на работу с тяжелой головой и красными от бессонницы веками.

Со временем впечатление от рассказа Риммы Андреевны про Индию стерлось. Но Наталью Александровну тоже задела ее откровенная ненависть ко всему советскому. Она старалась об этом не думать, не делилась своими мыслями с мужем, а вот забыть не могла.

Вскоре погода совершенно испортилась, зарядили проливные дожди, они с Риммой Андреевной перестали видеться. Потом наступил Новый год.

С утра тридцать первого декабря Таня и Вера стали уговаривать Наталью Александровну отпустить с ними Нику на утренник в школу, в Биюкламбас. Ника прыгала от восторга, спрашивала у девочек, разрешат ли ей на елке спеть песню, и девочки твердо пообещали, что разрешат. Ника принялась канючить:

— Мамочка, ну, пожалуйста, ну, отпусти! Я же с девочками, со мной ничего не случится.

Мама отпустила с наказом вернуться домой не позже четырех часов.

После обеда Сергей Николаевич взял пилу-ножовку и отправился в горы за елкой.

На краю сосновой рощи стояло отбившееся от стада одинокое дерево с вытянутой невысоко от земли наполовину высохшей лапой.

Сергей Николаевич легко нашел эту сосну, он давно приметил ее во время прогулок с Никой.

Он постарался прижать ножовку как можно ближе к стволу, спилил ветку, и она тяжко упала на усыпанный сухими иглами склон. Затем он достал из кармана скомканный пакетик с садовым клеем и обильно смазал место спила. Клей он предварительно раздобыл у бабы Маши.

Сергей Николаевич похлопал ладонью шершавый ствол сосны:

— Ладно, не обижайся, тебе это только на пользу.

Затем взялся за спиленную ветку. Убрал сушняк, укоротил ствол. Получилась однобокая, но пышная елочка. Если ее поставить в угол комнаты, будет как раз хорошо.