Вероника Тутенко - Дар кариатид

Только старший сержант Валентина Евдокимова отнюдь не находила розыгрыши Петруши забавными. «Шут гороховый, да и только. Нашёл время шутить», — морщила она веснушчатый нос.

Вокруг только посмеивались. То, что Петруша неровно дышит к старшему сержанту, не было секретом ни для кого, кроме, пожалуй, самой Валентины.

Нахмурилась она и в этот раз, когда Петруша вошел в столовую с большим коричневым чемоданом. От взгляда парня не укрылось, что Валентина стала быстрее намыливать посуду, и он пошёл в атаку прямо с порога.

— Валь, а хочешь обновку красивую? — хитро прищурился Соловей-Разбойник. — С кружевами!

Валентина подняла голову от таза с водой, и встретилась взглядом с Петрушей.

— А что попросишь за это? — недоверчиво прищурилась старший сержант.

— Поцелуй! — порозовел паренек.

— Ишь ты! — сдвинула брови Валя. — Молоко на губах не обсохло. А туда же! Поцелуй! Да этих тряпок сейчас в каждом доме — заходи, бери, сколько хочешь!

— Ну, как хочешь! — с деланным равнодушием пожал плечами рыжий солдат и направился с чемоданом к двери.

Остановился у порога. Обернулся.

— А то, может, хоть, посмотришь?

Валентина прикусила нижнюю губу. Соблазн заглянуть в чемодан из какой-то невиданной кожи был велик. Умеет, умеет Петруша разжечь любопытство. А возмужает немного — скольким голову вскружит. Уже сейчас по нему видно.

— Ладно, открывай свой чемодан. Показывай! — соблаговолила солдатка, все еще недоверчиво косясь на чемодан.

Петруша — озорник известный. Кто знает, не выпрыгнет ли из этого чемодана огромная жаба?

Но Петр не обманул.

На дне чемодана розово-белой пеной вздымались кружева.

— Ой! — обомлела Валентина. — Это что свадебное что ли?

— Зачем свадебное, — солнечно повел бровью Петруша. — Каждый день одевать можно.

Валя приложила к застиранной солдатской форме шелковый, отделанный кружевом наряд.

Розовато-белая пена освежала дубленную боями солдатку, делала её нежнее, почти беззащитной.

— Хороша! — похвалил Петр.

Валя аккуратно сложила наряд, с досадой взглянула на Петра.

— Как приду в таком на танцы… — предвкушала она.

Воображение рисовало ей райцентр и клуб, таким, каким он был до войны. И, конечно, баян. Но только песни другие играют теперь гармонисты.

— А поцелуй? — напомнил Петр уже без смущения.

— Вот окаянный! — чмокнула его в щечку Зоя. — Нет бы, просто так боевому товарищу сделать подарок. Так он: поцелуй!

Но самым обидным оказалось то, что после ужина в такие же платья нарядились ещё три-четыре однополчанки, в том числе и Зоя, ещё не простившая Валентине обиду. Об этом говорило и то, с каким торжествующим видом она во всеуслышание сообщила, что платье ей подарил Петруша. И наверняка, не просто так, а за поцелуй. Иначе, что бы Зоя так расхвасталась. Она-то думает, ей, Вале, есть до этого хоть какое-то дело. Нет! Никакого! А платья-то красивые. За такие и поцеловать не грех.

И Валентина, выступая перед столовой, где курили после ужина однополчане, затянула частушки.

Дядя Ваня, один из самых пожилых в части солдат, понял это, как намёк, и сбегал за гармонью.

Петруша подхватил куплеты, петушком обхаживая неприступную Валю.

Пел он не то, чтобы хорошо, но с душой. Однако сильный грудной голос Валентины почти заглушал его басок.

— На войне, на войне, на войне, на фронте. Да, пули, мимо пролетайте, милёночка не троньте, — старательно, как дебютантка на концерте, выводила она.

Зрителей всё прибавлялось. Вышел на звуки гармони и сам начальник госпиталя.

Появление статного не старого ещё полковника послужило сигналом и совсем молоденьким девушкам, и зрелым женщинам приосаниться и четче отбивать ритм каблуками.

Владимир Петрович остановился перед Зоей, и брови его удивленно поползли вверх. С тем же выражением лица обвел взглядом собравшихся на звуки гармони, подмигнул дяде Ване. Гармонь доиграла куплет и смолкла.

Валя вопросительно смотрела на Владимира Петровича, а он точно так же на неё.

— Девчонки! Вы что? С ума посходили?

— Что такое, Владимир Петрович? — насторожилась, погрустнела Валя.

— Зачем в ночнушки вырядились?

Валя готова была зарыдать от досады. Негодник Петруша! Нашел развлечение!

Владимир Петрович рассмеялся, тепло, без издевки.

Зоя вскрикнула и, не долго думая, набросилась с кулаками на Петруша.

Проказник бросился спасаться в столовую.

Валя, подобрав пышный низ, ринулась за ними.

— Да я и сам не знал, Зоя! Ей Богу, не знал! — доносилось из столовой смущенное бормотание Петруши.

— А я его, гада, еще целовала! — не могла себе простить оплошности Зоя.

— Надо проучить его, негодника, чтоб неповадно было впредь, — мстительно свела дуги бровей Валя.

— Давно уже пора, — согласилась Зоя.

От неминуемой расправы Петрушу спас окрик «товарища капитана». Привезли раненых. «В госпиталь все! — приказала она. — Устроили тут кардебелет!»

А на следующий день о выходке Петруши вспоминали уже с улыбкой. Может, и впрямь, не нарочно? Откуда знать сельскому парню немецкие моды?

— Многому, Ниночка, меня война научила, и ружье в руках держать, и ни бояться ничего, но вот чего не думала, что стану на войне поваром, — веснушчатое лицо Валентины расплылось в довольной улыбке и снова ненадолго погрустнело, посерьзнело.

— Я вот домой пишу, что поварихой стала, так мама не верит. И вот посмотри, — Валентина важно помешала в котле борщ, малиновый от свеклы, ароматный от мяса. — А я, и правда, веришь, Нин, кашу сварить не могла. То недосол, то пересол — беда, да и только.

На щеках Вали снова начинали играть ямочки, отчего ее лицо казалось совсем юным, озорным и каким-то мальчишеским.

— Меня, бывало, мать ругала, — продолжала Валя. — Руки-крюки, говорила, у меня. «Что ты, Валя, за хозяйка будешь? Ну кто тебя замуж, неумеху такую возьмет?», все твердила. А где петрушка, Нин.

В дверь просунулся курчавый рыжий чуб Петруши.

— Соскучились по мне что ли, товарищ старший сержант?

Петруша невольно подслушал последние слова Валентины и теперь щербато улыбался каламбуру.

Нина протянула Валентине пучок зелени.

Старший сержант Смирнова машинально покрошила зелень в борщ и снисходительно, с высоты своих двадцати пяти улыбнулась восемнадцати летнему Петруше.

— А тебя и теперь замуж никто не возьмет! — захохотал он во весь рот.

— Это почему это? — уперлась руками в бока Валентина.

— А потому что больно уж боевая ты, Валя. Не баба — черт в юбке!

— Так время такое, — обиделась Валентина.

— Время не время, а я бы тебя замуж не взял, — довольный, что задел Валю за живое, рассмеялся Петруша.

— А я бы и сама за тебя не пошла! Тоже мне еще жених нашелся. Молоко еще на губах не обсохло, а туда же, баб разбирать… Ты хоть бабу-то голую видел?