Вероника Тутенко - Дар кариатид

Звали её Дарья Петровна, и имя женщины показалось Нине таким же уютным, как всё в доме на окраине.

— Ты, Ниночка, откуда? — задумалась о чём-то учительница.

Нина рассказала, что идёт из Козари, ищет брата.

— Козарь… — лоб Дарьи Петровны собрался складочками и быстро разгладился. — Кажется, у Тимофеевны живут родственники из Козари.

Сердце Нины радостно подскочило в груди.

Учительница вышла вместе с гостьей на крыльцо.

— Видишь дом в соснах?

Тонкий палец Дарьи Петровны указывал на редкие хвойные заросли и домик за ними, выбившийся из общего ряда соломенных крыш.

Нина ещё раз поблагодарила учительницу и ринулась к соснам.

Тимофеевна оказалась ещё не старой, белобровой, голубоглазой.

— Заходи, что ли, в дом, — добродушно поворчала.

Нина обвела взглядом комнатку, и сердце её радостно забилось.

На неё удивлённо смотрели голубые глаза из-под белой челки. Пионервожатый Сережка! Но теперь сидевший на полу полуголодный испуганный подросток уже не казался девочке взрослым и сильным, как раньше.

— Ниночка, деточка! — всплеснула руками Ульяна. На коленях у нее посапывал грудной малыш.

В памяти Нины снова завертелись в воздухе бревна, бывшие когда-то прочным большим домом Тихона. Вспомнилось и то, как вся деревня радовалась, ликовала возвращению его сыновей.

Ни его самого, ни его старших сыновей не было в незнакомой избе. Только женщины и маленькие дети, а из мужчин — Сережа да Савельич.

Нина вздохнула. Суждено ли Михаилу и Андрею вернуться живыми-невредимыми и с этой войны?

— Мы Толика твоего видели, — обрадовала Ульяна.

«Брат жив!» — в груди девочки радостно замахали крыльями бабочки.

— Жив он, только легко ранен. Рука у него перевязана и на губе ранка. Немцы в обоз его забрали — на передовую сено возить.

Теперь радость уступила место тревоге. Толик ранен. Толик у немцев.

— Где он?

— Не волнуйся, — поспешила успокоить Ульяна. — Три километра идти до следующей деревни. Там утром будут проезжать обозы.

Три километра вели полем. Нина бежала, вязла в снегу. Где-то поблизости волки подвывали пулям, но волки были даже страшнее. И Нина бежала, бежала и остановилась перевести дух, только когда вдали затеплились огоньками окна.

Все дома в деревне были переполнены, и надежда, что где-то найдётся лишний кусок хлеба или пару картошинок, была слабой. Но мысль, что Толик где-то близко, заглушала усталость.

Уже просто побыть немного в тепле, слышать людские голоса — и то радость.

Но вскоре её погасило что-то холодное, мрачное. Все лица вокруг были незнакомыми, и никто в деревне не слышал о мальчике из Козари.

А ночь опять неумолимо надвигалась холодом и волчьим воем. Пугала, как залетевшая в уют летучая мышь.

Деревня обрывалась новым полем. Нина тревожно всматривалась в белую мглу.

На окраине, как от стаи, отбившись от деревни, высилась на пригорке печальная избушка.

Свет из оконца мягко ложился на снег.

Изнутри избушку тихо освещала лучина.

На полу теснились случайные гости, искавшие приюта, на лавках стонали раненые. Среди незнакомых лиц Нина узнала семью из Козари, соседей дяди Никиты, кудрявую Настасью с двумя похожими на ангелочков дочками-близняшками.

Женщина увидела землячку и заулыбалась. Лиза и Соня радостно кивнули одуванчиковыми головками.

— Жив твой Толик, — радостно сообщила Настасья. — Ранен только. Но не бойся. Легко. Губа разорвана немного. Перевязка тут у него белая, — Настасьи провела рукой по щеке наискосок. — И поранены пальцы. Они поехали за сеном на подводах, повезут на передовую немецким лошадям. Утром будет ехать через деревню обратно.

Нина только теперь заметила, что нерешительно стоит на пороге. А дверь позади ее треплет ветер.

— Ну проходи, что ли. Все тепло в доме выстудишь, — ласково проворчала с пола женщина с нестарым еще лицом и совершенно седыми волосами, по-видимому, хозяйка дома.

Девочка потянула на себя дверную ручку, и злодей-ветер остался завывать снаружи, бросая от бессилия охапки снега в окна.

На душе сразу оттаял лед.

— Только места в избе нет, сама видишь, — продолжала все также по-доброму ворчать хозяйка. — Разве что на окошечке посидишь до утра.

Нина с радостью забралась на подоконник.

Ветер еще настойчивее кидался снегом в оледеневшие окна, но теперь завывания его не казались страшными.

В избе было светло от снега за окном. Лучины уже погасли. Храп наполнил избу. Но Нина боялась уснуть.

Мороз-мечтатель рисовал на стекле цветы и замки.

Сквозь волшебный белый город в окно заглядывала ночь.

Монотонное завывание вьюги убаюкивало, но страх не увидеться с братом был сильнее усталости.

Девочка прислушивалась к каждому звуку.

Наконец, когда тьма начала понемногу рассеиваться, Нина услышала скрип снега под полозьями.

Девочка осторожно спустилась с подоконника, прокралась между спящими к выходу и выбежала на улицу.

Повозки с сеном понурым караваном тянулись к линии фронта. Горизонт время от время вспыхивал кровавым заревом. Вдали гремели взрывы.

Нина напряженно вглядывалась в лица обозников.

Впереди шли двое бородатых русских мужиков. За ними устало плелся немец с ружьем. Следом шел обозник с перевязанным лицом.

— Нинка! — радостно крикнул он голосом Толика.

Волна радости захлестнула Нину, и она бросилась на шею брату.

Он расцеловал сестренку в обе щеки. Обнял левой рукой. Правая была перевязана белой, запачкавшейся уже тканью.

Толик легко здоровой рукой подхватил сестренку, подсадил ее на повозку с сеном. Сквозь белую повязку на руке проступало пятнышко крови.

— Что с тобой? — забеспокоилась Нина.

— Пустяки! — Толик махнул рукой, словно отмахиваясь от беспокойства младшей сестренки, как от безобидной, но надоедливой мухи. — До свадьбы заживет!

— А как же немцы? — Нина опасливо покосилась на спину на человека с ружьем.

— Им уже самим до себя, — с сожалением в голосе покачал головой Толик. — Видишь, мороз какой.

Немцах кутались в платки, а поверх сапог краснели лапти.

Брат достал из-за пазухи кусок вареной конины.

От запаха мяса у Нины закружилась голова, и она жадно впилась зубами в лакомый кусочек. Со вчерашнего утра девочка ничего не ела.

— Скоро немцы остановят обозы, — забеспокоился Толик. — Будут проверять, не везем ли мы кого-нибудь к передовой, будут протыкать сено штыками. Ты спрячешься в стог. Если немец направит штык на тебя, я скажу, что здесь сестренка.

Нина послушно забралась в стог, притаилась на дне повозки.

Где-то рядом грохотали пушки, но под толстым слоем сена было тепло и уютно. Рядом с повозкой шел брат. И впервые за последние дни девочка почувствовала спокойную уверенность, что ни бомба, ни случайная пуля не коснется их повозки.