Вероника Тутенко - Дар кариатид

У дороги зеленели в ряд пять рябин. Весной их нарождающиеся листья ажурно-изысканы, но предвещают уже позднюю горечь.

По другую сторону дороги из-за высокого забора доносилось многоголосное мычание. Рядом в небольшом строении с трубой размещался спиртзаводик.

Замок и прилегающие к нему чьи-то владения огибал небольшой лесок. Каждая веточка в нем цвела и пела о весне, и в легком зеленом ореоле чье-то черное пристанище уже не выглядело таким мрачным — просто таинственный замок из древних германских преданий.

Лес, через который пролегал путь на Берхерберг, казался игрушечным — так симметрично росли деревья, такими чистыми были лесные дорожки. Ни валежин, на сухих сломленных ветром веток — ни малейшего налета первозданности.

— Смотрите, белка! — заметил Илюшка на сосновой ветке рыжего зверька.

Кристоф обернулся и, увидев, куда направлены взгляды узников, понял, о чем они говорят.

— In diesem Wald gibt's viele Eichhörnchen, (В этом лесу много белок.)

Велосипед не спеша заскользил дальше по лесной дорожке и вскоре за соснами, дубами и березами показались несколько невысоких строений. Это и был посёлок Берхерберг.

Мальчик поехал быстрее и остановился у небольшого деревянного сарая, достал из кармана ключ, несколько раз с усилием повернул его в замочной скважине. Дверь заскрипела и поддалась.

— Geht zu mir, nach Hause, — махнул рукой мальчик, показывая в глубь сарая.

Внутри не было даже стола. Новые нары от стены до стены пахли свежеспиленными досками, на которых не стесались еще зазубрины.

В два маленьких с толстыми решетками окошка скудно струился утренний свет, обличающий убогость помещения, в котором был всего один предмет — цинковый бак с крышей у двери — параша.

Узники грустно переглянулись.

Дверь снова тяжело закрылась, ключ скрипнул в замочной скважине.

Нина выглянула в окошко. Мальчик удалялся на своем велосипеде обратно в сторону черного замка.

— Ну вот и приехали, — крякнул отец большого семейства, снимая пальто, слишком жаркое для устоявшихся весенних дней, и сел на нары.

— Что теперь будет с нашими детьми, Ванечка! — взялась за голову его жена.

— Что будет, то будет, — мрачно рассудил Иван. — Ты полезай-ка лучше наверх. Нечего людей заражать. Лучше полежи с дороги.

Женщина послушно забралась на верхние нары.

— А нары-то фрицы специально для нас выстилали, — невесело усмехнулся дядя Федор. — Ждали, видать, в гости.

Илья тут же принялся исследовать помещение, которому на неопределенное время предстояло стать их домом. Примечательна в нем была только маленькая дверца напротив нар. Она была не заперта, за ней оказалась маленькая кухня.

Через секунду Илья был уже там. Такая же дверь вела в кухоньку с другой стороны. Но напрасно Илья пытался её открыть. Дверь была заперта с другой стороны.

— Иван, ты детей бы спать уложил, — слабо подала сверху голос женщина, заслышав подозрительный шорох. — Опять Илья что-то там проказничает?

Надя и Павлик, не дожидаясь приказания отца, полезли к стенке, расстелили на досках верхнюю одежду и растянулись поперёк на нижних нарах. Остальные сели рядом с Иваном.

Все молчали, все думали об одном и том же. Что будет завтра, послезавтра и потом?

В наступившей тишине было слышно, как поблизости блеяли овцы. Женщина на верхних нарах кашляла, ворочалась, не могла уснуть, и от этого кашля тишина казалась зловещей, как будто в ней слышались подступающие шаги самой смерти.

— Сейчас нас поведут работать, — мрачно пообещал дядя Фёдор.

Но день тускнел, растворялись в сумерках солнечные блики на деревянном полу. За узниками так никто и не вернулся.

Только к концу дня ключ осторожно повернулся в замке.

За дверью стоял Кристоф. На нем была все та же шляпа с зеленым пером.

Мальчик мялся на пороге и опасливо косился на второй ярус нар, где кашляла больная. Помощник Шрайбера боялся заразиться.

В руках Кристоф держал верхом набитую сумку. Мальчик вывернул её наизнанку, и на пол с грохотом вывалились деревянные башмаки.

Не говоря ни слова. Кристоф вышел за дверь.

Пар было девять разных размеров, чтобы каждый мог подобрать что-нибудь более или менее подходящее для себя.

Нине и Наде башмаки оказались велики, но других не было.

— Зато на вырост хорошо, — брякнул в утешение Володя и тут же как будто укусил себя за язык. На вырост! Тоже еще обновки. Кандалы деревянные.

Случайно оброненная фраза повисла в воздухе. Володя ссутулился еще больше, как будто ждал, что на его спину опустится что-то тяжелое.

Но каждый понимал: война не закончится скоро, и обновки-кандалы на вырост — довольно предусмотрительно со стороны лесника.

Первый день в немецком сарае был началом долгой череды тяжелых дней, изнуряющих, голодных. Не для того, чтобы спать на нарах, они в Германии. Не для того…

К вечеру голод снова настойчиво дал знать о себе.

— Сейчас бы по мисочке того пойла, что утром давали, — мечтательно проворчал Иван, рисуя в воображении сладкие рыбьи головы, но от упоминания о еде, все еще острее ощутили, что не ели ничего с самого утра.

Чтобы хоть немного заглушить голод, узники принялись укладываться спать.

Иван осторожно растолкал младших детей:

— А ну ложитесь как положено. Ишь! Заняли все нары!

Сонно бормоча и зевая, дети послушно перебрались к окошку.

Илюшка с Володей примостились рядом.

— Устал я что-то за день, — зевнул Иван и опустился на нары возле сыновей. — А что будет завтра — не известно.

У двери легли дядя Федор с тетей Марусей, и места на нарах внизу не осталось.

Нина помялась немного у окошка.

— Что стоишь? Полезай наверх к Насте! — скомандовал Иван и уже через пару минут громко захрапел.

На кухне послышались голоса, мужской и женский. Говорили по-польски. Илья хотел было выглянуть в щёлку, но невзначай задел отца.

— А ну спать! — шикнул на непослушного Иван.

Голоса на кухне вскоре смолкли.

Дядя Фёдор еще долго примерял внизу деревянную обувь, и лицо его при этом выражало стойкое недоумение.

— Ложился бы уже, — пыталась оторвать его от бессмысленного занятия тетя Маруся.

Но дядя Фёдор вертел и вертел в руке немецкий башмак, как будто важнее в этот миг не было ничего во всем мире.

— Вот что для нас придумали, сволочи, — враждебно косился на обновку в руке дядя Федор, переводил взгляд на валенки, в которых приехал, и которые аккуратно прижавшись один к другому, стояли на полу. — Это тебе не наши лапти. В таких, сколько не ходи, сколько спину не гни — не собьются.

Тетя Маруся вздохнула и повернулась к двери. Что без толку ворчать да причитать, да жаловаться на судьбу? Завтра будет день, тяжелый день, а пока можно закрыть глаза, и пусть приснятся родная деревня и речка, и лес… Берёзы, опята, подосиновики и важный белый гриб на поляне, усыпанной жёлтыми, красными листьями — полный лес пахучих, чуть влажных грибов…