Вероника Тутенко - Дар кариатид

Нина вытерла слезы. В комендатуре было шумно и весело. Поляки из Берхерверга уже ждали очереди к столу, за которым освобождённых вписывал в толстую тетрадь пожилой комендант. Нина поискала взглядом Стефу. Не нашла.

Незнакомые люди завязывали разговор, как будто знали друг друга много лет.

— Ты откуда? — услышала Нина рядом звонкий голосок. Ей весело и чуть смущенно улыбалась бойкая чернявая девушка её возраста с озорным взглядом. Новую знакомую звали Маруся. Оказалось, её тоже угнали в Германию из Смоленской области.

— Так хочется посмотреть, как наши Берлин берут! — мечтательно вздохнула она.

— И мне! — закивала Нина.

За разговором девушки не заметили, как приблизилась их очередь. Иван, не жалея эмоций и красок, рассказывал, как только что одну из них едва не застрелили по дороге свои же бойцы.

Комендант понимающе покачал головой:

— Ну что вы, ребята, обижаетесь? У некоторых наших бойцов семьи погибли на этой проклятой войне. Передовая есть передовая. Здесь виновных не найдешь.

Маруся уже нетерпеливо тянула Нину к выходу. Ей и самой не терпелось оказаться на душистом воздухе весны, не похожей ни на какую другую свою шестнадцатую весну. Весны Свободы.

Только на улице Нина вспомнила, что забыла попрощаться с узниками Берхерверга. Хотела было вернуться, даже остановилась, но вдали, на дороге остановилась большая грузовая машина, направлявшаяся в сторону Берлина, и девочки ринулись к ней.

— Попросимся с ними? — быстро сориентировалась Маруся.

Девочки отчаянно замахала руками, но машина и не думала трогаться без них. Одни солдаты остались на своих местах, другие спрыгнули вниз и шмыгнули в кусты по естественной нужде.

— Ребята, возьмите нас с собой, — попросила Нина осторожно, опасаясь услышать «нельзя». Один солдат хитро взглянул на освобожденных узниц с высоты кузова, подмигнул соседу.

— Возьмем?

— А куда? — подыграл ему сидевший рядом солдат. — Берлин посмотреть захотели?

С напускной строгостью посмотрел на девчонок.

— Да!

— Садитесь, — засмеялись бойцы, протянули им руки.

Нина и Маруся, довольные, что оказались в кузове, радостно переглянулись.

Солдаты весело поинтересовались, откуда девушки. Услышав «Смоленщина», несколько человек оживились. Слово было для них родным, и здесь, на чужбине, прокатилось счастливым переполохом.

Грузовик тронулся.

Ветер бил в лицо весенним безрассудным счастьем и так и норовил распустить девчонкам косы. От Лангомарка отделяли уже десятки километров.

Маруся хохотала от беспричинного счастья. Нина всё ещё не верила щекочущей свободе, жадно вдыхала её аромат и не могла надышаться. Свобода пахла вишнями, яблонями, грушами… Нежным, весенним дурманом. По обе стороны дороги на Берлин цвели деревья и так быстро мелькали, что казались облаками.

А широкая дорога напоминала Нине реку, в которую впадают мелкие речушки-ручейки. Впереди к перекрестку на одной из них тянулась вереница лошадей. На бричках, доверху нагруженных утварью, припасами, одеждой, ехали немцы в гражданском. Некоторые шли рядом с ползущими повозками. Сзади скрипели гусеницами русские танки.

Машину тряхнуло. Водитель надавил на тормоз, пропуская вперед длинный караван коней и боевой техники.

Но внезапно один из танков вырвался из строя, как бешеный зверь из стаи, и ринулся на толпу спасавшихся немцев. Ветер подхватил охапки перьев из развороченных танком перин. Похожие на снег белоснежные лодочки опускались в кровавое месиво. Предсмертные хрипы людей и лошадей рассеяли весенний покой…

Нина спрыгнула на землю. В горле застряли рыдания, беззвучно сотрясали грудь, а кровавая картина сквозь плёнку слез утратила страшные очертания.

Девушка бросилась прочь, не думая, куда и зачем бежит. Остановилась было подождать Марусю, но та как будто приросла к борту машины и, замерев от ужаса, продолжала смотреть на происходящее.

Задыхаясь от слёз, Нина побежала обратно по дороге, которая привела её к кровавому перекрёстку, пока не показались вдали большие железные ворота воинской части. За ними высились несколько расположенных недалеко друг от друга зданий.

— Куда? — бодро спросил часовой.

— Я освобожденная. Не знаю, куда мне идти.

— Идите в военно-полевой госпиталь, — показал стоявший на посту солдат кивком головы на большой дом, окруженный палатками. — Там люди нужны: много раненых.

Изнутри здание оказалось похожим на дом Шрайбера, только просторнее.

Даже кухня располагалась там же, где собиралась за обедом семья лесника.

Добрую часть её занимала огромная плита, на которой закипал бак с водой. Нина остановилась на пороге и встретилась взглядом с женщиной в капитанских пагонах со строгим решительным лицом.

Нина повторила ей то, что только что сказала часовому. Капитан деловито осмотрела освобожденную узницу. Одобрительно кивнула:

— Идете помогите солдатам помыть посуду. Палата рядом с кухней. Дайте им по тазу. Тазы возьмите рядом в домике, — распорядилась капитан и показала кивком головы на невысокое строение наподобие вагончика прямо напротив окна.

Зданьице служило складом. Нина взяла в охапку все сложенные неаккуратной стопкой тазы, запоздало сожалея, что не поинтересовалась, сколько именно их нужно.

Торопливо посчитала. Тазов было девять. Нина вернулась с ними на кухню.

Женщины там уже не было. Вода остывала на плите.

Нина наполнила один из тазов и направилась с ним к расположенной рядом с кухней приоткрытой двери, откуда доносились мужские голоса.

Раненые лежали на первом этаже и в палатках.

Нина остановилась на пороге.

— Ребята, кому тазы?

При появлении девушки разговор в палате стих. На вошедшую устремились любопытные взгляды.

На полу посередине палаты высилась гора посуды, которую предстояло перемыть.

— Мне! — поднял вверх забинтованную правую руку совсем ещё молоденький солдат на койке у самой двери.

— А как же рука? — растерялась Нина.

— Можно и намочить повязку, чтобы помыть тарелки с такой девушкой.

Раненый у двери хитро сощурил светло-карие глаза. Нина смущенно улыбнулась.

— Вась, хватит тебе девчонку в краску вгонять, — нахмурился сидевший на кровати у окна боец лет тридцати с перевязанной головой. Нина сразу решила, что, по-видимому, здесь он старший по званию.

Во всяком случае, раненый, к которому он обратился по имени, виновато потупил глаза.

— Каждому неси по тазу, — распорядился боец с перевязанной головой. — И товарищу сержанту, — показал он смеющимся взглядом на Василия, — в первую очередь. Вымоет и левой. Не барышня кисейная.

Нина быстро пересчитала раненых. Семеро. Заняты все плотно составленные в небольшом помещении железные кровати.