Вероника Тутенко - Дар кариатид

— Ну-ну, — тем же миролюбивым тоном усмирила ее шатенка. — Так, ни на что.

— Что ты, Тонь, в самом деле, — включилась в разговор и третья солдатка. — Или на вору и шапка горит?

— Да ты… да все вы!. - вспыхнула Зоя и бессильно махнула рукой. — Да ну вас!

В столовую четким, почти строевым шагом, вошла подтянутая женщина с веселым и решительным чуть продолговатым лицом, усеянным задорными веснушками. Негустые, но пушистые от природы вьющиеся короткие волосы лежали небрежными солнечно-русыми завитками.

— А что нельзя? — в тон ей ответила Зоя. — Отвоевали, можно теперь и посплетничать.

— Ох уж ты и навоевалась, — веснушчатое лицо Валентины («Худая, в веснушках вся, как мальчишка») стало строгим. — Прям на передовой грудью на амбразуру кидалась. Бабоньки, вы только посмотрите на нее, какая героиня нашлась! Еще Рейхстаг не взяли, а уже отвоевали!

— Я вот что думаю… — забыла о злополучной ППЖ Зоя. — Как бы американцы свой флаг раньше нас свой флаг над Рейхстагом не подняли…

Тирады же вошедшей почему-то решила и вовсе не расслышать. Видимо, потому, что та была куда острее на язык, чем она.

— А ты меньше думай, — все тем же задиристым тоном посоветовала Валентина. — А то совсем умной станешь. По мне хоть китайцы, лишь бы наших ребят меньше погибло в Берлине.

— Не патриот ты, Валя, — укоризненно покачала головой Зоя.

— Ты зато патриот у нас языком чесать, — не осталась в долгу Валентина. — А как посуду мыть, так пусть непатриоты моют.

Зоя бросила на нее сердитый взгляд и ничего не ответила.

— А вот и подмога, — заметила Валентина Нину. — Ты теперь вместо Кости.

Нина пожала плечами.

— Я адъютант Владимира Петровича.

Валя грустно кивнула. По-видимому, погибшего адъютанта звали Костя.

— Значит так, — чеканным голосом ввела в курс дела Валентина. — Те столы, — показала она в сторону нескольких столов, составленных в ряд, — для офицеров. Сейчас их надо будет накрыть. Потом возьмешь суп, котлеты, что там надо. Отнесешь, а после обеда возвращайся мыть посуду. Всё понятно?

Не дожидаясь ответа, Валентина также стремительно, как вошла, вышла из столовой, видимо, вспомнив о других, более неотложных делах.

Офицерам накрывали на стол. Солдаты стояли с котелками, приготовив крышки от них под второе.

Из открытой двери (судя до запахам, кухни) вышел немолодой капитан с горкой блинчиков на подносе.

— Виктору Петровичу за обедом? — догадался он, увидев незнакомую девушку у дымящихся котлов.

Нина попросила блинчиков — полковнику, «товарищу капитану» и себе, борщ и три стакана киселя.

Обедал Владимир Петрович в компании с «товарищем капитаном» — на первый взгляд ничем особенным не примечательной женщиной.

Увидев девушку с подносом, она вскинула на полковника вопросительный взгляд, но Владимир Петрович не счёл нужным на него отвечать.

— Иди, Нина, — разрешил он.

Умяв свою порцию блинчиков, девушка вернулась в столовую.

Валентина как раз собирала со стола посуду.

— Помогай, что стоишь? — весело кивнула она Нине.

Нина сгребла тарелки со стола и направилась за Валентиной на кухню. Там гремела чашками Зоя. Не глядя на вошедшую, она подчёркнуто старательно протёрла посуду полотенцем и молча удалилась.

Валя проводила её насмешливым взглядом и густо намылила тарелку. Вдали сотрясали птичью, цветущую канитель выстрелы.

— Ты бабские сплетни не слушай, — почему-то взялась Валентина защищать Зою. — Зоя — баба не зля. Склочная только. Но если что- не подведет. Она у нас раненого из огня вытащила. Видела шрамы у нее на шее? Вот это с тех самых пор. На память о подвиге вместе с медалью получила… А для женщины шрамы они как будто на душе. Чуть что — саднит.

Валентина вздохнула, подумав о своем. Ей и самой из каких только переплетов не доводилось выходить на фронте. И боевых товарищей выручать… Что такое теперь кухня после передовой? Валентина усмехнулась, подумав о том, что держать в руках автомат «Калашникова» для неё стало привычнее, чем половник. Такая она — солдатская женская доля…

…Наутро полковник снова заказал блины и еще гречку с котлетой.

В столовой толпилось еще больше народу, чем обычно: вечером привезли партию раненых.

Чем ближе подходили наши к Рейхстагу, тем ожесточеннее шли бои.

Но в столовой было радостно и шумно. Предчувствие, предвкушение близкой долгожданной победы освещало безусые и бородатые, морщинистые лица.

И все-таки стоять в длинной очереди было утомительно. Но, что поделаешь, адъютанту выбирать не приходится. Нина вздохнула.

Сзади бойцы смеялись веселой чьей-то истории, как будто не было всех тех смертей и боли… еще вчера.

Девушка невольно прислушалась.

Незнакомый офицер рассказывал о каком-то мальчишке, Леньке, который помогал их медсестре ухаживать за ранеными.

Таких теперь сынами полка называли.

— Сшили ему, как положено, шинельку, — звенел молодой веселый голос. — Анечка, то есть Анна Сергеевна наша, даже петлички ему на погонах пришила. Из-за этих петличек и вышел у Леньки конфуз. Приехал как-то к нам генерал. Мы, значит, Леньку подталкиваем: «Пойди, доложись генералу».

Вокруг похихикивали, предвкушая интересную развязку.

— Он, как положено, встал перед генералом навытяжку. Доложился «под козырек». Генерал погладил его по голове. «Молодец, — говорит, — вот только петлички у тебя неправильные. Должны быть красные, а у тебя, видишь, синие». Смотрит Ленька, — и правда, синие петлички. Заплакал пацаненок — насилу успокоили. И петлички, конечно, перешивать нам пришлось.

— А где же сейчас этот парнишка?

Хриплый голос, по-видимому, принадлежал бойцу постарше.

— Парня у нас одного, как подходили к Польше, комиссовали. С ним и отправили Леньку.

На этот раз очередь Нины подошла незаметно.

— Опять блины и гречку? — узнал усатый повар девушку-адъютанта.

— И котлету, — кивнула Нина.

Нина взяла поднос и повернулась к выходу.

Прямо на нее восхищенно и насмешливо смотрели огромные, несмотря на веселый прищур, черные глазищи.

Не выдержав их взгляда, в котором странным образом смешивались восхищение и насмешка, девушка опустила длинные ресницы, но успела заметить забинтованную руку и красную повязку дежурного по столовой на другом рукаве.

— Какие здесь девушки, — растянул в улыбке красивые, в меру полные губы черноглазый дежурный по столовой.

Нина сразу узнала этот голос, и это почему-то удивило ее. Как будто она слышала его давно-давно, и он надолго врезался ей в память.

Но это был тот самый голос, который только что рассказывал о сыне полка, Леньке…

Нина почувствовала, как румянец заливает щеки. Никогда еще мужчина так открыто не восхищался ее расцветающей красотой. Тем более такой молодой и красивый.