Вероника Тутенко - Дар кариатид

— Это вы сейчас играли? — догадалась Нина.

Мужчина неопределенно усмехнулся.

— Вас ведь Ниной зовут? — резко посерьезнел он.

— Тоже разведка доложила? — вскинула брови Нина.

— Приходи, как отнесешь обед, — теперь голос черноглазого красавца звучал почти смущенно. — Посидим хоть с тобой… поговорим…

— Хорошо, приду… — пообещала Нина.

— Я буду ждать наверху, — молодой боец показал взглядом наверх, откуда только что доносилась мелодия.

— А как вас зовут? — спросила девушка с ударением на «вас».

— Михаил.

Михаил… Даже мысленно девушка не отважилась назвать его Миша, таким красивым и мужественным был молодой черноглазый боец. Если бы не такие ребята… Нина не заметила, как стала тихо напевать «Любимый город», когда подходила к спальне полковника, и девушке снова показалось, что Владимир Петрович с первого взгляда понял, что творится в ее душе.

Нина и сама не знала, что с ней происходит. Весна, беззаботная, дерзкая, белоснежным дурманящим цветением рассыпалась не только по полуразрушенным немецким улицам, но и распустилась миллионами цветков в ее душе.

Девушка смутилась. Поставила поднос на стол и быстро- быстро застучала по лестнице каблучками. Потом, оказавшись на улице, вдруг резко замедлила шаг и нерешительно остановилась на пороге столовой. Робость и радость боролись в сердце Нины.

…Сверху снова лились стройные звуки. Музыкант играл мелодию еще одной песни, рожденной войной, о любви и разлуке.

Нина медленно подошла к лестнице и остановилась. Сверху доносились женские голоса. Один из них, сильный грудной, подхватил «Темную ночь». Другие голоса присоединились к пению нестройным хором.

Девушка хотела было повернуть назад, но передумала и, решительно вскинув брови, быстро поднялась наверх.

В небольшом зале были расставлены стулья. Но все они были свободны.

Четыре женщины в белых халатах обступили пианиста.

Две из них были уже пожилые.

Самой молодой, рыжеволосой, веснушчатой, не было и двадцати. Она стояла, облокотившись на полированную крышку черного концертного рояля, и не сводила глаз с пианиста.

Но он не видел никого вокруг.

Черные глаза сосредоточенно смотрели куда-то вглубь черной зеркальной глади рояля.

Нина тихо подошла сзади.

Увидев ее отражение в полированной крышке рояля, Михаил повернулся, и лицо его осветила тихая нежная улыбка.

Руки замерли в заключительном аккорде и тут же снова начали легко порхать над клавиатурой.

Казалось, пианист забыл обо всем, обо всех, что вокруг, всем своим существом погрузился в стихию звуков.

Нина снова залюбовалась его красивыми руками с длинными пальцами музыканта. Они как будто жили своей отдельной жизнью, становились частью черно-белого пространства клавиатуры.

Русоволосая девушка в белом халате чуть старше двадцати с некрасивым, но очень подвижным и добрым лицом затянула: «Давай закурим, товарищ, по одной…»

Две пожилые медсестры, явно уступавшие ей в вокальных данных, принялись подпевать, не попадая в такт. Но на лицах у них застыло такое счастливое безмятежное выражение, что такие мелочи, как испорченная песня, были уже не в счет.

— Миш, давай нашу любимую, — попросила приятная пожилая женщина в белом халате.

— Хорошо, Валентина Петровна, — согласился пианист. — Но только последнюю…

— Ну, Ми-иш… — недовольно протянула медсестра с довольно моложавым лицом, но совершенно седыми волосами.

— Что ты, Егоровна, не понимаешь что ли, — лукаво повела бровью Валентина Петровна. — Парня девушка ждет, а ты тут со своими песнями.

Красивые музыкальные пальцы снова легко и внезапно опустились на клавиши.

Русоволосая медсестра красиво выводила «На позиции девушка провожала бойца»… Выражение лица ее вдруг стало мечтательным, и каждая его черточка наполнилась особой гармонией, печальной и прекрасной. Никто не подпевал. Каждая думала о чем-то своем.

Пианист уже оторвал руки от клавиш, но в тишине еще долго дрожали звуки.

Давая понять, что на сегодня концерт окончен, Михаил опустил крышку рояля, и медсестры неохотно направились к лестнице.

— Приходи к нам вечером, Миш, чайку попьем, — обернулась, оскалилась в улыбке на прощание рыжеволосая. С вызовом сверкнула на Нину глазищами.

Нина ответила ей таким же взглядом.

Русоволосая певунья засмеялась и застучала каблучками по лестнице.

Михаил только неопределенно улыбался и повернулся на вращающемся стуле к Нине.

Когда шаги на лестнице стихли, девушка первой нарушила тишину.

— Вы так красиво играли…

Михаил усмехнулся, и усмешка вышла снова неопределенной, не то дерзкой, не то грустной.

— Я учился в консерватории.

Нина в первый раз слышала это слово, но догадалась, что это какое-то внушительное заведение, где учат играть так, как играет Михаил, чтобы музыка звучала, как будто сама по себе.

— Ты как в Германию попала?

Михаил достал из кармана старинный серебряный портсигар, по всей видимости, немецкий трофей.

— Немцы пригнали из Козари, — Нина подумала, что, скорее всего, Михаилу не известно называние их деревни, и уточнила: — Это в Смоленской области. Сухинический район.

— А я из Москвы, — Михаил открыл портсигар, достал сигарету. — Ничего, если я закурю?

— Ничего… Как ваша рука? Болит?

— Немного… — сморщил лоб боец и презрительно выпустил дым. — Так, пустяки. Царапина. Боялся только, больше играть не смогу. Но раз на рояле играю, автомат как-нибудь в руках удержу.

— Вы вернетесь на фронт? — испугалась Нина. Почему-то эта естественная мысль до сих пор ни разу не пришла ей в голову.

— Конечно, Ниночка, ведь война еще не кончилась…

Его заметно тронуло ее беспокойство.

Помолчав, Михаил добавил:

— Завтра меня уже, наверное, выпишут.

— Уже завтра?.. — испугалась Нина.

На следующий день Нина снова увидела его за обедом. Он сидел за длинным столом для офицеров. Михаил улыбнулся Нине. Она отвела глаза, сохранив, как тайну, в памяти эту улыбку.

От смятения девушка даже забыла, что просил заказать полковник.

— Борщ и картошку с котлетой, — пробормотала она.

Старый солдат, Егор Матвеевич, протянул Нине две тарелки.

— А тебе что? — напомнил он девушке.

— А что есть еще на второе?

— Печенка есть, рыба, гречка, каша рисовая на молоке, макароны по-флотски, блинчики с творогом…

— Блинчики с творогом!

Егор Матвеевич протянул девушке тарелку с блинчиками.

— Ниночка, ты, как отнесешь начальнику обед, придешь помочь мне помыть посуду? — попросил солдат. — А то помощник мой сегодня что-то приболел.

— Приду, Егор Матвеевич, — пообещала Нина и поспешила к полковнику.

Владимир Петрович даже не обернулся на скрип двери. Движением головы приказал девушке поставить поднос.