Игорь Росоховатский - Изгнание Изяслава

Изяслав оглянулся по сторонам, он искал убийцу взглядом. Склир уже скрылся. Глаза Изяслава стали безумными, злобными. Он забыл о своем решении не поднимать руку на братьев. Он был опьянен ненавистью. О, он покажет этим проклятым Всеславовым прихвостням, убившим его друга! Изяслав сжал в руке меч я бросился в битву…

На узких улочках города со звоном сшибалось оружие, взлетали и падали дубины, кружились боевые цепи, стонали раненые, рычали живые.

– За Полоцк! За святую Софию Полоцкую! – орали минчане.

– За Киев! За святую Софию Киевскую! – хрипло горланили киевляне.

С обеих сторон слышался громогласный крик:

– За отечество!

– За отечество! – твердит сквозь бойницу крепости минский воевода.

– За отечество! – откликается минчанин, вонзая копье в живот киевлянина.

Бьются русичи, уничтожают друг друга. И над всем этим кровавым, гудящим, горестным городом реет крик:

– За князя!

Битва окончилась. К Изяславу Ярославичу подбежал Коснячко и сообщил, что детинец взят. Он спросил, как поступить с пленными. Боярин Пестослав подступил к князю и, желая выпросить жизнь пленным, сказал:

– Много лиха познали они, несчастные. Уразумели, сколь пагубен путь, начатый Всеславом. Слышно – минчане сами проклинают князя-отступника. Замахнись, пресветлый, да не ударь. Не все ж хлыстом, ведь можно и свистом.

Те слова – бальзам на сердце Ярославича. Его лицо уже стало расплываться в доброжелательной улыбке, но вдруг дернулось и застыло. Изяслав вспомнил слова бесшабашного воина:"Слабосильный и худоумный киевский князь…"

В этот миг, как молодой ястреб, выскочил княжич Мстислав:

– Князь уже изъявил волю. Мужи города должны быть перебиты, жены и чада отданы воинам. Так будет! Кто злым попускает, сам зло творит!

Князь Изяслав не мог ни на что решиться. В пылу гнева изъявил он волю, на которую ссылается Мстислав. Тяжко виновата Всеславова челядь перед киевским князем, но все же кара слишком велика… А если помиловать, молодцы Мстиславовы скажут:князь у нас слишком мягок. Ему в лицо плюют, а он лишь утирается. "Княжья власть держится на страхе подданных, – думает Изяслав. – А где нет страха – нет и власти. Что же делать?"

Мстислав помнил слова минчанина крепче, чем отец. Они оскорбили и его. Если отец не может отомстить за себя, отомстит сын. Он уверен, что прощать нельзя. Сегодня так говорят об отце – завтра так скажут обо всех Ярославичах. Мстислав встретился взглядом с глазами отца. Ему показалось, он видит в них поощрение. Не ожидая подтверждения своему домыслу, он вскочил в седло.

Изяслав Ярославич все еще раздумывал…

Из-за домов появляются двое:Верникрай и Гром. Они спешат к кучке воинов, жгущих чей-то дом. Отрок Изяслав машет им рукой, зовет, торопит. В его зеленых глазах – искры гнева и мести. Он мстит за своего друга Турволода. За доброго и бесстрашного – другого такого не будет. Кто посмеет обвинить его в неправоте?

Но Верникрай хватает отрока за плечи, крепко встряхивает и в самое ухо своему хозяину кричит:

– Что делаешь?!

Он снова и снова встряхивает отрока. Голова Изяслава мотается из стороны в сторону, в глазах гаснут огоньки безумия. Он трезвеет. Отрок закрывает голову руками и бросается прочь, подальше от этого места, где только что собирался совершить еще одно злодейство. Ох, хоть бы забыть все, что было в этом городе! Он ведь не хотел ни убивать, ни жечь. Как это все случилось? Если бы только они не убили Турволода…

А Верникрай и Гром уже врезались в толпу. Они расшвыривают воинов. Гром молча молотит длинными руками направо и налево. Верникрай кричит:

– Скоты! То ж братья ваши! Над своими надругаетесь! Ироды! Тати!

И люди:одни – от слов, другие – от ударов, приходят в себя. Понимают, что натворили. Ужасаются самих себя, останавливают других своих товарищей, что в разных концах города творят то же самое.

Лишь к ночи стих в городе крик. Усталые от бесчинств, воины заснули где попало. Многие не проснулись, замерзли. Снег валил всю ночь и заносил раненых, умирающих и замерзших.

Утро наступило морозное, ясное. Блестел под солнцем снег, синел вдали лес. Город был молчалив и суров.

Воины не глядели в глаза друг другу. Бывалые дружинники, поседевшие в битвах и зачерствевшие сердцами, и те бродили с опущенными головами. И князь, проезжая по улицам Минска, не слышал приветственных возгласов. Воины провожали его угрюмыми, полными укоризны взглядами:он толкнул нас на лиходейство. А кто чужих не помиловал, не помилует и своих.

И ученик Славяты Гром сказал Верникраю так зычно, чтобы все вокруг слышали:

– Не ищи врага в бору – ищи в своем дому. Земля нынче принимает муку не от чужинца, а от своего князя!

Сразу же после взятия Минска дружина черниговского князя и несколько сот киевлян под водительством Святослава отправились отвоевывать Новгород. Остановились в одном перестреле от города, в лесу. Черниговский князь созвал малую думу. Он сказал:

– В Новгороде много полоцких воинов. Они заставят и новгородцев биться с нами. Как войдем во град?

Первым откликнулся княжич Мстислав:

– Они нас не ожидают. Дай две сотни конных, я выберу миг, проскочу с ними в ворота. А там и вы все нагрянете.

– Река крови прольется напрасно, – возразил ему старый воевода Гарлов. – Надо по-иному деять. Подадим новгородцам знак, что мы подошли, пусть сами на полочан поднимутся, освободят из поруба посадников и ближних его. А мы поможем.

– Разумно! – похвалил его Святослав. – Зверя бьют – поры ждут. Вначале надобно из поруба посадника выпустить. А там уж он со своими боярами люд поднимет, ворота нам откроет. Лазутчиков пошлем во град… Допроси бояр и гридней, воеводо, кто из них был в Новгороде, кто знает град. Умелый лазутчик – успеху попутчик.

И вот уже Изяслав-отрок с двумя десятками дружинников собрался в опасный путь. Переодетые в купцов, они должны были проникнуть в город, перебить стражу у поруба и выпустить оттуда Остромира, Вышату, боярина Чудина и других знатных мужей, а затем под их началом поднимать люд.

Стража у ворот ничего подозрительного не заметила, не услышала бряцания кольчуг и мечей под плащами новоявленных купцов, пристроившихся к немецкому обозу. Дождавшись темноты, Изяслав повел воинов к порубу, находившемуся у посадничьего дворца. Они неслышно убрали сторожей, выпустили из поруба пленников. Остромир узнал отрока. Даже он, рассудительный, хладнокровный, слегка расчувствовался:

– Яко сын мне будешь, заместо брата Вышате.

И русоволосый Вышата обнял отрока:

– Здрав будь, брате!

Вновь уголек давней, покрывшейся пеплом надежды вспыхнул в сердце отрока. Он вспомнил печальные глаза и покорное нежное тело Селии. Теперь-то Вышата не откажет ему, отдаст рабыню. Хорошо тому добро делать, кто помнит…