Марк Орлов - Сказания и легенды средневековой Европы

В то время как Великий Мастер продолжал петь свои дьявольские псалмы, факир, стоя на столе, все оборачивался вокруг себя. Церемониймейстер подал Великому Мастеру кадило, в которое вместо ладана была всыпана асса-фетида. Мастер обошел весь стол кругом, кадя на него этим смердящим дымом; факир тем временем начал вертеться все быстрее и быстрее и, наконец, его верчение превратилось в какое-то мелькание, при котором было почти невозможно различить его ноги. Стало, наконец, казаться, что он вертится в воздухе, словно и не прикасаясь ногами к столу. Слышен был даже свист воздуха от его безумного движения. Навертевшись вдосталь, факир вдруг остановился и сделался страшно бледен, почти как мертвец. Великий Мастер прервал свое песнопение; настала страшная тишина. В этот момент глаза серебряной головы, помещенной внутри золотого солнца, о которой мы выше упоминали, вдруг превратились в два зеленых изумруда, из которых исходили необычайно яркие лучи зеленого света. Эти лучи ударили прямо в лицо факиру, а потом опустились и вновь поднялись, освещая всю его фигуру. Вслед за тем глаза серебряной головы потухли, но старик-факир остался зеленый, словно пропитанный этим волшебным светом, который прошел по нему. Но этого мало: все тело факира сделалось как бы прозрачным, и сквозь его кожу явственно просвечивали его внутренности. Он низко наклонил голову, будто бы погруженный в глубокое созерцание. Постояв так некоторое время, он поднял голову, и его лицо стало совершенно бесстрастным и спокойным. Его фигура становилась все более и более неподвижной. Оне каждой минутой как будто бы все более и более тощал и вытягивался. Его руки были прижаты к телу, ноги плотно сдвинуты. Он застывал в этой неподвижной позе. Батайлю даже показалось, что его уши прижались к черепу, губы стали тоньше и слиплись, и нос тоже ввалился. Худоба его сделалась почти потрясающею. Это был скелет, плотно обтянутый кожею. Наконец и глаза факира мало-помалу потухли, сделались неподвижными и тусклыми; мигание прекратилось. Факир сделал очень глубокий и продолжительный, вздору и Батайль своим опытным глазом врача-практика ясно видел, что старик перестал дышать. Батайль стоял очень близко к нему. Тишина в храме была мертвая. Но Батайль еще ясно слышал среди этой тишины медленные удары сердца факира. Прошло приблизительно около четверти часа, в течение которого этот человек, перед тем живой и делавший самые усиленные движения, превратился в мумию. Когда это превращение, при глубочайшем молчании присутствовавших, вполне закончилось, на стол взобрался один из церемониймейстеров и одною рукою поднял тело факира, ставшее словно невесомым, и положил его на стол, обращаясь с ним при этом как со стеклянною вещью, словно опасаясь, как бы он при неосторожном движении не разбился. Потом на стол поднялся сам Великий Мастер.

Ему подали ящичек, из которого он вынул что-то, напоминавшее вату, и маленькую серебряную лопаточку. Он стал на колени перед телом факира и произнес:

— Пусть все будет заперто петушиным пометом, из которого состоит эта мастика, и волосами девы, из которых состоит эта вата. Pax, max, fax!..

И, поддев на серебряную лопаточку кусочки тех веществ, которые упомянул, он заделал ими ноздри, уши и все другие отверстия на теле факира, произнося при этом тихим голосом: «На три года, на три года!» И все присутствовавшие повторяли за ним эти слова. После того Великому Мастеру подали какую-то жидкость, по виду напоминавшую коллодий. Он намазал этою жидкостью все тело факира, и Батайль заметил, что она немедленно обсохла.

В это время два церемониймейстера подошли к стене храма и приподняли покрывавшие ее обои. Под обоями показался камень, на котором были начертаны слова: «Pax, Omen, Nema». Камень этот сняли с места, и под ним открылось что-то вроде ниши; ее отверстие было приблизительно в аршин шириною и длиною, вглубь же оно шло не менее как на сажень. Это и была временная могила, предназначенная для факира. Мумию факира сняли со стола и все с теми же предосторожностями, подобающими стеклянному сосуду, вдвинули его в эту дыру.

После того Великий Мастер оборотился лицом к востоку — в ту сторону, где стояли крест и золотое солнце с серебряною головою. Глаза этой головы снова загорелись своим чудным изумрудным светом, лучи которого направились прямо на отверстие, куда вдвинули факира. Когда эти лучи потухли, камень с надписью поставили на место, заделали его цементом и закрыли обоями.

— Consumatum est! — произнес Великий Мастер. Церемония была кончена. Все вышли из храма и освежились от перенесенных впечатлений, выпив и закусив.

Теперь оставалось посетить еще три храма. Из них пятый и шестой, по словам Батайля, не заключали в себе ничего замечательного. Первый из них назывался храмом Пеликана, вероятно, по статуе этой птицы, украшавшей его алтарь. Шестой храм назывался храмом Будущего. Церемония в пятом храме была очень короткая. Она ограничилась сбором пожертвований на благотворительные дела. Шестой храм заключал в себе нечто вроде дельфийского оракула. Здесь на железном треножнике сидела молоденькая девадаси по имени Индра. Ее загипнотизировали, и она давала ответы на обращенные к ней вопросы. Между прочим, и Батайль тоже пожелал испытать искусство Индры. Он дал ей притронуться к масонской перевязи, которую получил от Пейзины, и спросил ее, от кого получена эта вещь. Девадаси отвечала, что брат, который вручил Батайлю эту вещь, занимается профессиею учителя фехтования. И это была правда, потому что Пейзина действительно занимался этим делом. Далее Батайль спросил ее, что в ту минуту делал Пейзина. Индра на несколько минут сосредоточилась и затем сказала:

— Я перенеслась через моря. Я в итальянском городе у подошвы вулкана. (Пейзина жил в Неаполе.) Я вижу человека, сидящего в своей комнате. Он пишет. На нем надета просторная красная рубашка. Он запечатывает письмо. Он пишет адрес на конверте. Он встает. Часы, которые стоят на камине в его комнате, показывают четыре часа пополудни.

Батайль попросил ясновидящую прочитать адрес на конверте, и она сейчас же проговорила:

— Cavaliere Vincenzo Jngoglia, Castelvetrano, Sicilia.

Впоследствии Батайль имел возможность проверить все сказанное Индрою. Все это оказалось верно и точно: время, адрес, красная рубашка и т. д.

После того все перешли в последний храм, называвшийся храмом Огня. По наружному виду он отличался от первых шести храмов тем, что на его кровле возвышалась громадная труба, из которой в те ночи, когда в храме совершалась служба, поднималось вверх длинное пламя. Внутренние стены храма были выкрашены в кроваво-красный цвет. Вся средняя часть помещения была занята громаднейшею печью конической формы, вершина которой и выставлялась над крышею храма. Печь имела в поперечнике около 2,5 сажени. С одной стороны в ней сделано было отверстие шириною не менее сажени. Сквозь это отверстие виднелась поставленная посреди печи чудовищная гранитная статуя Бафомета.