Владислав Глинка - Повесть о Сергее Непейцыне

Семен Степанович стал перечитывать письмо и сказал Сергею:

— А в конце и до тебя, крестник, новость весьма важная. Получил Алексей Иванович от бригадира Милованова цидулу, что определит тебя в корпус сей осенью. Так что отпразднуем рождение, стукнет тебе одиннадцать, и повезу в Петербург, в кадеты. Военный мундир наденешь уже с полным правом и, бог даст, до старости.

В тот вечер Сергей долго не мог заснуть: Петербург, кадеты, мундир… Слушал и разговор, что шел в соседней горнице:

— Плохо, что придется каждому драгуну со своей плошкой за стол садиться, да где двести тарелок взять? И еще, знаешь, не оказалось бы с офицерами в обозе барынь каких. Куда их поместим? К сестрице названой? Нечистотой навек острамит…

Что отвечал Моргун, Сергей не расслышал.

— Но хотя ничего не заимствуем, — заключил Семен Степанович, — однако на обед пригласить всё надобно и с Осипом…

Утром на дворе застучали топоры. Плотники по указке дяденьки ставили столы и скамейки. Потом он выбирал с Филей, где разбить «кибитку» на случай, если уступит дамам свои горницы. А через два дня ранним утром Сергей увидел у крыльца трех дюжих драгун в выцветших синих мундирах, державших в поводу высоких гнедых коней, которые от пота казались вороными. На запыленных лицах квартирьеров сверкали белки и зубы. Дяденька и вернувшийся из Невеля Моргун угощали их водкой. Ненила подносила закуску — солонину, лук, сало.

— По избам будешь ставить или лагерь разбивать? — спросил Семен Степанович.

— Ежели место подходящее да дров под котлы сыщем… — начал старший квартирьер.

— И место, и дров, и что в котлы класть — все будет, — перебил его полковник. — Сведи-ка их, Ермоша, на выгон.

Около полудня дяденька с Моргуном в полной форме и Сергей, тоже в драгунском кафтане, выехали навстречу эскадронам. Семен Степанович был молчалив и явно волновался — сидел на коне подобранно и все смотрел вперед по дороге, нет-нет поправляя на ощупь кисти поясного шарфа, орден, шляпу.

Проехали уже с час, когда впереди, в версте, на излучине большака увидели выезжавших из перелеска всадников. Четверка за четверкой маленькие фигурки как бы плыли в дорожной пыли. И вдруг оттуда ветер донес обрывок песни.

— Ермоша, наши! — упавшим голосом сказал дяденька. — Ах ты господи! Смотри — наши, наши ведь!.. Поют…

— Наши, ваше высокоблагородие, — хрипло отвечал Моргун.

И, разом выпустив коней, поскакали навстречу. А там тоже их заметили и, отделясь от строя, по дороге понеслись двое и за ними еще двое. Передний, толстый краснолицый всадник, лихо осадил коня, не доезжая Семена Степановича, и, сорвав шляпу, взмахнул ею. Скакавший за ним загорелый усач на белом копе ухмылялся во весь рот и приветственно поднял блестящую медную трубу с красными кистями.

— Репортую вашему высокоблагородию!.. — начал с одышкой толстяк, но дяденька, подъехав вплотную, обнял его. — И то верно, Сенюшка… — продолжал он после троекратного поцелуя. — Брат Ермолай, здорово! А кто же сей юный драгун?

— Крестник и племянник мой — люби и жалуй. Здорово, Самсонюк! — отнесся Семен Степанович к трубачу. — Жив, слава богу?

— Здравствуй, ангелок! — обнял и Сергея толстяк, подставляя для поцелуя влажную щеку. — А сии юноши, — указал он на двух подъехавших молодых офицеров, — представляю твоему высокоблагородию, суть прапорщики, что прибыли в полк уже без тебя.

— Здравствуйте, господа, — сказал дяденька. — Милости прошу ко мне в деревню. А где же Фенш? Алексей Иванович писал, что и он с тобой идет…

— Фенша будто не знаешь? Во Пскове в трактире в карты режется. Клялся, что нынче догонит… Однако встань-ка ты со своим штабом в сторону, а мы мимо тебя парадом пройдем. Господа офицеры, по местам! К церемониальному маршу!

— Не много ли чести? — спросил дяденька, заметно краснея.

— Много?! Молчи уж! — И, повернув коня, Полторацкий поскакал навстречу эскадронам.

Вот остановились. Вот Самсонюк и второй трубач вскинули к губам трубы, встряхнув кистями, и заиграли такой сигнал, какого Моргун никогда не напевал. Вот сверкнули разом обнаженные сотни сабель, и эскадроны двинулись снова.

И мимо застывшего на краю дороги Семена Степановича, подровнявшись и повернув к нему головы, ряд за рядом, капральство за капральством, стали проезжать потные, запыленные, но явно веселые драгуны, кивая, улыбаясь ему и Ермолаю.

— Вон Никитенко! Здорово, старый! — говорил дяденька радостно. — А вот Кубышка! Ох, и ты жив, забубённая голова… Белкин-то какой сивый стал!.. А Егоров все на коротких стременах, пес ему в печенку! Видал, Ермоша?

— А вон Мишка Гольцов, ваше высокоблагородие, помните, что рыбу исподними наместо невода на Дунае ловил…

Прошли. Потянулись телеги с котлами, мешками, офицерские двуколки с кожаными кибитками. Нет, барынь не видно…

А толстый Полторацкий уже возвратился и зовет Семена Степановича стать во главе эскадронов. Так и прошли по деревне до выгона, лежавшего между ней и усадьбой дяденьки, где строй мигом рассыпался, только офицеры поехали дальше к дому.

В этот день солдаты ели по своим капральствам. В лагерь, где уже выстроились выбеленные солнцем палатки, пригнали двух бычков да пяток свиней. Офицеры обедали и ужинали у дяденьки. Много пили, целовались, пели песни, ходили в баньку и рано полегли спать — майор у дяденьки, прапорщики в войлочной кибитке.

А на второй день, в воскресенье, был устроен на выгоне настоящий конный праздник. Полторацкий с утра ездил приглашать матушку. Она прибыла разодетая, нарумяненная и восседала с Осипом в купленном прошлый год голубом тарантасе, запряженном ожиревшими лошадками. Вокруг стояли офицеры, дяденька с Сергеем и Моргуном, ступинские дворовые и крестьяне.

Участвовали в празднике не все драгуны, а только шестьдесят всадников.

— Больше место не позволяет, — пояснил Сергею Семен Степанович.

Сначала прошли мимо начальства шагом и рысью. Сегодня все было не то, что на походе. Выкупанные, отдохнувшие лошади блестели, выбритые всадники в выколоченной одежде, со сверкающей амуницией и оружием щеголяли выправкой.

Потом разделились пополам и, став по сторонам выгона, понеслись друг на друга с обнаженными саблями, но не сшиблись, как, трепеща, ожидал Сергей, а только, по разу скрестив звякнувшие клинки, проскакали на те места, где только что стояли их товарищи и, там повернули вновь фронт к фронту, чтоб повторить маневр. После того двадцать всадников ездили по кругу и вереницей пересекали его или все разом делали поворот назад и, возвратившись на места, продолжали движение в обратную сторону, сохраняя меж собой ровную дистанцию. Потом десять всадников на полном карьере срубали ивовые прутья, вставленные рядами в деревянные стойки, и, наконец, три драгуна перерубали слепленные из глины шары так чисто, что поднесенные на показ господам их половинки блестели влажной гладью там, где прошла сабля.