Владислав Глинка - Дорогой чести

— Неужто убит?.

— Неделю назад, в Видзах, куда послал я два эскадрона сжечь вражеские магазины. Клинок палаша подвел — сломался о ружье французского пехотинца, а тот Балка штыком достал. И, представь, дядя-то, «Серебряный кофейник», на похоронах ровно дитя плакал. То говорили, будто и не замечал Карла, а тут — на! Я спросил: «Любили племянника, ваше превосходительство?» А он: «Как не любить, когда храбрец был и скромник. Сам меня еще прапорщиком просил: «Вы мне поблажь не давайте, чтоб не говорили, будто немец немцу мирволит». Вот, Сережа, и немцев каких встречаем…

Пришедший вскоре поручик тоже похудел, почернел и еще более обносился. Локти мундира блестели, шитый воротник и обшлага засалились. Кресту он обрадовался сдержанней, чем драгун и казак. На вопрос Непейцына о скором конце войны ответил решительно:

— Вовсе не верю в таковой, ежели сам Наполеон в плену не будет. Хоть вся армия, что в Москве побывала, сгинет, он тотчас новую наберет. В гарнизонах Европы, в Гишпании и в корпусах, что у наших границ стояли, свежих солдат полмиллиона.

— А что слыхали о нашем собственно противнике? — поинтересовался Властов.

— К наступлению будто готовятся, чтобы нас от большой дороги оттеснить и тем движение Grande Armee обезопасить. Адъютант, которого нынче опрашивал, уверяет, что Наполеон с гвардией уже Смоленск покинул. Он с сим известием к Уцино скакал, да его казаки заарканили…

— Так берешь батальон? — спросил Властов, когда Паренсов ушел и они ложились спать.

— А кто сейчас командует?

— Временно капитан Пяткин. Козырев после падения в полк не вернулся. Оказался у него перелом плеча.

— А если возвратится?

— Что про то говорить, до чего дожить надобно? — возразил Властов.

— Приму батальон на том уговоре, каков меж Балками был: чтоб ты по дружбе не мирволил.

— Ладно. Однако думаю, что дураки будут, ежели полезут, пока на сей крепкой позиции стоим, — сказал Властов.

На другой день Сергей Васильевич принял батальон. Перед фронтом русского отряда лежали три озера, вытянутые параллельно гряде холмов, на которой стояли наши батареи. Впереди левого фланга у дороги располагалась деревня Смольна — полтора десятка построек, занятых нашими егерями. 24-й полк стоял на перемычке между правым и средним озерами, на скате холмов. Здесь, как и везде в лагере, солдаты настроили землянок, крытых еловыми лапами, и домиков-балаганов из жердей, переплетенных ветками так искусно, что не пробивала никакая метель. Роты в очередь ходили в лес за дровами, и костры трещали по лагерю день и ночь.

Непейцын перебрался в балаган капитана Пяткина как раз вовремя. После обеда услышали канонаду, а потом и ружейную перестрелку. Высыпали на пригорок и при свете серого, клонившегося к вечеру дня увидели наши отходящие аванпосты, а потом и французов, двигающихся следом в больших силах всех родов войск.

— А лошади у них на шипы не кованы, — сказал Пяткин, смотря в зрительную трубу. — Да, тут тебе не Италия! Однако всё свежие полки, исправно одетые, не то, что под Полоцком биты. И все французы натуральные, швейцарцев да баварцев не видать…

В этот день неприятель ограничился тем, что встал против нашего фронта за озерами, выкатив на сопки четыре сильные батареи. По количеству костров, разложенных на их позиции, предполагали, что здесь собрано две или три дивизии.

В десять часов утра французы открыли артиллерийский огонь. Наши батареи отвечали. Когда на участок 24-го полка начали падать гранаты, Сергей Васильевич приказал рассыпать стоявшие в ружье роты, чтобы уменьшить убыль. Но пока бой по-настоящему горел только на левом фланге. Там французы пытались овладеть деревней Смольна. Густые колонны несколько раз ходили в штыковую атаку и задерживались около изб и амбаров, но неизменно наша пехота выбивала их в поле. Потом еще дальше, за деревней, устремилась на наш фланг французская конница. Но лошади скользили на дороге или вязли в снегу, и эскадроны повернули назад.

Наконец около двух часов дня прямо против 24-го полка, в интервале между двух озер, построились к атаке французские батальоны в синеватых шинелях. Передние полы они заткнули за пояс, и белые штаны сливались с начавшим падать снегом. Чтобы добраться до позиции егерей, французам предстояло больше полуверсты пройти по глубокому снегу между озерами.

— Прикажите открыть огонь, как только окажутся досягаемы, — сказал Непейцын, стоя за своими цепями с командиром первой роты и Федором, державшим под уздцы Голубя.

— Слушаюсь, Сергей Васильевич, — отозвался Пяткин.

— Так что же, подполковник, вы делать сбираетесь? — спросил подошедший Властов.

— Пока по снегу идут, обстреляем, а потом на штыки примем.

— Согласен, — кивнул Егор Иванович. — На поддержку вам второй батальон пущу, а Двадцать третий полк наготове сзади поставлю.

Две батальонные колонны французов маршируют рядом, на малом интервале и между ними едет на тощей серой лошади офицер с густыми золотыми эполетами — полковник, что ли? «Зачем он шинель сбросил? Или для атаки способней, видней?.. Придется, пожалуй, и мне то же сделать», — подумал Непейцын.

Французы маршируют по снегу, держа ружья вертикально, по своему приему «под курок». То один, то другой валятся, сраженные пулями егерей, а остальные идут и идут…

— Горнист! Сбор стрелков! — командует Сергей Васильевич.

На резкие звуки сигнала рассыпанные егеря сбегаются в ротные колонны. Властов отходит назад, ко 2-му батальону.

— Федя! Прими шинель! Да подсади меня. Колено скорей застегивай… Ладно, отойди… Батальон! В колонну к атаке по первой роте стройсь!.. — И, выждав конца перестроения, добавляет: — Смирно! Равняйсь!

Увязая в снегу, но не останавливаясь, приближаются французы. Ветер бросает им в лицо снег, треплет перья на шляпе офицера на сером коне. Вот он что-то скомандовал, оба батальона остановились, передние шеренги приложились, треснул залп, и тут же, перебрасывая ружья на руку, побежали. Видны стали за снежными мухами красные от холода, сердитые, исхудалые лица. Серый конь галопом как бы ныряет в снегу.

— За мной! Ура! — кричит Непейцын и шпорит Голубя.

Дальше он помнил только, что егеря с криком обгоняли его и он должен был сдерживать коня, чтобы грудью не сшиб своих. Столкновение длилось всего две-три минуты, за которые он несколько раз взмахнул шпагой. Потом совсем рядом услышал крик и, повернув голову, увидел всадника на сером коне, который, вскинув вверх руки, кричал без слов, оскалив черные зубы. Несколько егерей кололи его с обеих сторон в бока и живот штыками. Непейцын глянул вперед — все синие шинели обратились к нему спиной. Голубь бежал по рыхлому снегу, а за стремя ухватился капитан Пяткин.