Алоис Ирасек - Псоглавцы

Тучи на небе постепенно редели и, наконец, скрылись за Черховым и за гребнем гор. Лишь изредка хмурая сердитая тучка мчалась за ними, словно запоздалый хищник, распростерший черные крылья в погоне за стаей птиц, исчезнувших в необозримой дали. Лунный свет вольно разливался по всему Шумавскому краю, по склонам Чешского Леса, по нагорьям Кленеча и Ходова, по стенам и башням Тргановского замка.

Недавно достроенные стены замка белели сквозь обнаженные ветви деревьев. Окна в замке с раннего вечера сверкали огнями. У тргановского пана сегодня были гости — оба офицера, приехавшие с хозяином замка из Пльзня, полковник граф Штампах и молодой ротмистр граф из Вртбы и Фрейденталя, который, если верить шепоту слуг, имел виды на младшую дочь хозяина, Марию. Старшая, Барбора, была уже обручена с Вацлавом Грознатой — графом из Гутштейна, полковником императорской службы.

Паны развлекались довольно продолжительное время. Был уже одиннадцатый час, когда погас свет в окнах большого зала. Некоторое время свет мерцал еще в окнах боковых покоев, отведенных для гостей, но, наконец, погас и там.

Лишь два окна бросали красные отблески в ночной сумрак на голые ветви деревьев. В рабочем кабинете хозяина в кресле у камина, в котором ярко пылал огонь, сидел Ламмингер. Рядом с креслом на столе прекрасной резьбы стоял окованный железом дубовый ларец. Пристально глядя холодными голубыми глазами на вытянувшегося перед ним по-солдатски управляющего Коша, барон внимательно слушал его доклад. Кош рассказывал, что происходило в Уезде после того, как уехал высокородный господин барон. Кош рассказал, как в порядке предосторожности он велел сперва связать Матея Пршибека, а затем стал добиваться признаний прежде всего от Козины и Сыки.

— Кто из них больше упорствовал?

— Козина, ваша милость. Когда его жена бросилась предо мной на колени, он стал кричать ей, чтобы она поднялась и шла домой.

— Гм!..

— А тем временем делали обыск у Сыки. Но ничего не нашли. Я и на женщин пробовал воздействовать — мы их нарочно туда пустили. Грозил им карой, которая может постигнуть их мужей. Но они ничего не сказали. Должно быть, не знали.

— Вы так думаете?

— Тут пришла мать Козины. Она наверняка кое о чем знала… — И Кош рассказал о ней, как он ее допрашивал, как вела она себя, как послал тргановского управляющего произвести обыск в усадьбе Козины.

— Пока он там рылся, я как следует пригрозил старухе. Но эта баба — что кремень. Вот молодая, жена Козины, та сказала бы. Она так плакала и так тряслась со страху. Только я думаю, что ее не посвятили в тайну.

— Так. А что они сказали, когда принесли этот ларец? — И взгляд барона остановился на дубовом ларце.

— Это было для них точно гром среди ясного неба, ваша милость. Сыка так и осел…

— А Козина?

— Тот оказался крепче. Только мотнул головой. А этот головорез Пршибек даже прикрикнул на отца, когда старик заскулил над ларцом. «Молчите, — сказал он, — грамоты у нас отняли — кулаки остались».

— Так. Шли сюда смирно?

— Смирно, ваша милость. Больше не сопротивлялись. Ни Козина, ни Пршибек.

— Куда вы их посадили?

— Козину и Пршибека в темный карцер, порознь. Остальных велел запереть в общую камеру. Если угодно будет приказать по-иному…

— Нет, хорошо.

— Я посадил и того волынщика из Уезда. Он сначала сбежал из сельского правления, но потом, когда мужиков уже уводили, сам вернулся.

Ламмингер слегка кивнул головой.

— Не будет ли еще каких приказаний, ваша милость?

— Нет. Можете идти.

Управляющий низко поклонился и вышел. Его тяжелые мерные шаги и звон шпор прозвучали, удаляясь, за дверью и замерли. В комнате наступила тишина. Ламмингер встал и приподнял крышку ларца; замок в нем был взломан. С минуту он неподвижно глядел на пожелтевшие пергаментные свитки, в которых уже рылась рука управляющего, потом вынул наудачу один из свитков со старинной печатью и, развернув его, пробежал первые строки.

Потрескивали поленья в камине и позванивали порою оконные стекла, когда налетал порыв ветра.

Ламмингер достал другой свиток с большой печатью. Эта грамота была на чешском языке. «Мы, Рудольф, божьей милостью император Священной Римской империи и король чешский…» Но он успел прочесть только несколько строк. Ему помешали. Двери из соседнего покоя открылись, и вошла супруга барона, тихая, медлительная женщина с кротким бледным лицом. Она была еще в пышном, вышитом платье, в котором принимала гостей. При свете двух восковых свечей, горевших на столе возле барона, переливались огнями жемчуга и каменья аграфов на атласных розетках, украшавших ее грудь и плечи над широкими сборчатыми рукавами, между белыми буфами которых пестрели бесчисленные разноцветные ленточки, завязанные замысловатыми бантами. На затылке и над ушами красивые темные волосы баронессы были завиты в локоны, а на лоб спускались мелкими кудряшками.

Баронесса вошла осторожными шагами и пытливо взглянула на мужа.

— Я не помешала? — тихо спросила она.

— О, нисколько, хотя я и занят весьма увлекательным чтением.

Баронесса облегченно вздохнула. Так весело муж давно уже с нею не разговаривал.

— Я хотела, дорогой, напомнить вам, что надо поберечь себя. Вам следовало бы отдохнуть, поездка верхом всегда утомляет вас…

— Сегодня я не чувствую усталости. За этим стоило поехать, — и он указал на развернутую грамоту Рудольфа.

Баронесса нагнулась над свитком.

— Ах, смотрите! Вот мой предок! — воскликнула она, указывая на подпись канцлера королевства Чешского — «Ладислав из Лобковице» [5] Супруга Максимилиана Ламмингера происходила из рода Лобковиц. .

— Да, ваш предок. Высокородный канцлер, когда скреплял грамоту, едва ли думал, что она доставит столько хлопот одному из его потомков. Но теперь она в моих руках!

— Я слышала, как эти люди сопротивлялись и не хотели отдавать грамоты. И, кажется, не обошлось без крови?..

— Да, правда. Что делать!

— А эти грамоты действительно так нужны вам? — нерешительно спросила баронесса.

Ламмингер насупил свои рыжие брови.

— Ну да, вы жалеете этих бунтовщиков.

— Да ведь грамоты уже недействительны…

— Я тоже говорю так всем, а все же я их боялся, дорогая. Будь я прокуратором ходов, я бы сумел выиграть дело. Погода при дворе изменчива и не всегда для нас благоприятна. Вспомните только, что было при покойном императоре [6] Фердинанде III. , когда фон Грефенберг [7] Игнац фон Грефенберг — чешский королевский прокуратор, смело защищавший ходов. взялся отстаивать этих хамов, и чего мне стоило потом, при князе Ауэрсберге [8] Князь Ян Ауэрсберг— тайный советник при императоре Леопольде. , расстроить его планы. Если бы его послушались, то все эти владения не были бы сейчас моими, а между тем грамоты и тогда были ничуть не более действительны, чем сегодня. Основываясь на этих грамотах, наши мужики могли бы возобновить судебный процесс хоть завтра. А теперь кончено.