Алоис Ирасек - Псоглавцы

Но в конце концов старуха все же уступила.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — говорила она про сына. — Настоящий Козина упрям, как бык. Только бы Ганка не связала его по рукам и ногам…

Веселый волынщик Ржегуржек, по прозвищу Искра, смеясь, сказал тогда:

— Я уверен, не свяжет! Как голубки будут жить!

Еще бы не предсказывать ему благополучие и любовь, когда один он знал тайну молодого хозяина, был его послом и советчиком. Так или иначе, а предсказание его сбылось.

Молодой Козина и Ганка действительно жили, как два голубка, и не полгода, не год, как часто бывает, а вот уже пятую осень. Козина чувствовал себя в семье счастливым, и чем дальше, тем больше. Сидеть дома с женой и с детьми, шалить и забавляться с ними — лучшего он не желал. В деревне уже начинали злиться за то, что он почти не появлялся в мужской компании, не приходил даже выпить кружку пива и покалякать о разных делах.

Разве только с волынщиком Искрой Ржегуржеком он всегда не прочь был встретиться и потолковать где-нибудь в поле, на опушке леса или в воскресный день у себя в саду.

Да, не узнать было молодого Сладкого. Когда-то он любил бродить целыми ночами по лесу с ружьем и силками, рыл волчьи ямы и всегда готов был подстроить какую-нибудь штуку ненавистным панам. А женился — присмирел, как ягненок.

И когда паны приказывали привезти дрова или явиться на какую-либо другую работу, он молча выслушивал приказание и посылал своего работника. А прежде он, как и все в Ходском крае, проклинал барщину и всячески уклонялся от нее.

Старая Козиниха в такие минуты, крепко сжав губы, сурово и мрачно смотрела на сына. В душе она осуждала его, а порой и жаловалась своему старшему брату, Грубому из Драженова, когда он заглядывал к ней:

— Нет! Это не Козина. Не в отца пошел. У него только жена на уме.

«Жена и дети», — правильно было бы сказать. Так по крайней мере казалось и сейчас, когда он, не слушая завываний осенней бури, Сидел со своей семьей на кровати под пологом и смеялся вместе с детьми, расшалившимися, как котята.

Вдруг он выпрямился и прислушался. Одновременно очнулся от дремоты и старый Волк; выскочив из-под стола, пес залаял.

— Посиделки ведь только начались, — удивилась Ганка, беря на руки дочку. Ганка подумала, что кто-нибудь из прислуги возвращается с посиделок у соседа.

— Нет, кто-то чужой, — ответил Козина. В эту минуту снова раздался стук в дверь.

Козина вышел в сени. Загремел засов, и снаружи послышался мужской голос, распевавший:

Потом что-то сказал Козина, заглушая слова певца; но мужской голос продолжал петь:

С песней вошел певец в горницу, остановился у порога и поздоровался с хозяйкой. Маленький Павел встретил его радостным возгласом, а хозяйка приветливо сказала:

— Заходи, заходи, Искра! Только из города? Поздновато. Достанется тебе от Дорлы.

— Ну и пусть. Будет Дорла хреном, будет Искра перцем. И, поправив свой инструмент, висевший у него на ремне через плечо, волынщик лукаво улыбнулся.

— Что это ты так весел? — спросил хозяин.

— Как же мне не веселиться, если ветер на дворе распевает во все горло, так и заливается! Ну и дорожка была, истинное наказание божье! Мех мой надувало ветром, волынка сама играла. Музыка была такая, что пришлось в темноте скакать с камня на камень, из лужи в грязь, — только брызги разлетались…

Искра Ржегуржек положил волынку^ на скамью и уселся сам, не снимая с головы барашковой шапки с малиновым верхом. На его круглом, гладком лице с ямочкой на подбородке все еще играла улыбка. Улыбались собственно только его веселые плутоватые глаза, которые он жмурил всякий раз, когда собирался сказать или выкинуть что-нибудь смешное. Он был почти ровесником молодого хозяина — может быть, на два, на три года старше.

Хозяйка тем временем принесла соли и большой каравай хлеба, обернутый чистым полотенцем.

— Режь да ешь, — пригласила она гостя.

— Что нового в городе? — спросил Козина.

— Нового? Немного. Сидели там в корчме двое каких-то, как будто из магистрата, и говорили, что паны расспрашивали про нас. Твой дядька из Драженова тоже был там и все это слышал.

— Про что расспрашивали? — заволновался хозяин.

— Про ходские права. Искали в магистрате те грамоты — знаешь, что хранились раньше в нашем замке.

— Да кто искал?

— Был там управляющий Кош из Кута и управляющий из Трганова. Те двое из магистрата хохотали над ними до упаду. Не знаю, как там было дело, только Кош, говорят, и кричал и грозился, что тргановский пан покажет ходам…

Волынщик умолк, но потом вспомнил что-то и добавил:

— Один из этих там, в корчме, очень хорошо объяснял, что наши ходские права до сих пор имеют полную силу. Да! А старик Ломикар, да и теперешний молодой только издевались над ходами, когда те толковали о грамотах!

Хозяева слушали затаив дыхание и не заметили, как маленький Павлик, соскользнув с постели, подобрался к волынке и погрузился в восторженное созерцание чудесного козлика. Сначала он только любовался им, потом потрогал глаза, потом мягкую шерсть и сверкающие блестки, которыми Искра украсил лоб козлика между рожками. Но мальчугана заметила мать. Отец же продолжал смотреть в землю и поднял глаза только тогда, когда волынщик умолк.

— Когда это было, Искра? — спросил он.

— Третьего дня, должно…

— Не вышло бы опять какой беды, — озабоченно вздохнула молодая хозяйка.

— Я так думаю, что… — начал было волынщик, но он не докончил, старый Волк внезапно вскочил на ноги и залился лаем.

Козина подошел к окну. Он всматривался в темноту, но никого не увидев, вышел на крыльцо.

Искра посадил маленького Павлика к себе на колени и собирался показать ему, как надо дуть в рожок волынки, но в это время хозяйка тронула его за плечо.

— Слушай, Искра, — начала она. — Ты заметил, как задумчив был Козина, когда ты рассказывал? И такое на него теперь находит часто. Так, просто — ни с того ни с сего. Вот он весел, говорит, смеется, и вдруг сразу — словно оборвался. Я иногда думаю, что ему что-то запало в душу и легло камнем на сердце. Может быть, я ему уже не люба, и он жалеет, что…

— Не мели вздор! — перебил ее волынщик. — Жалеет? И не жалеет и не пожалеет, это я хорошо знаю. Об этом тебе нечего тужить.

— Счастье меня баловало. Мы боимся потерять то, что носим в своем сердце… Ну, а если не это, то что же?

— Ну и мысли же лезут тебе в голову! Все пройдет!

— Дай бог!.. — вздохнула молодая женщина, немного успокоенная словами Искры. И тут же невольно рассмеялась, когда ее малыш с помощью Искры извлек из волынки несколько жалобных звуков.