Алоис Ирасек - Скалаки

Удивительное совпадение! Подобно тому, как усадьба «На скале» возвышалась над селом, так и обитатели ее всегда выделялись среди односельчан. Это превосходство перешло от Скалаков к Балтазару. Бывалый солдат, защитник деревни Ж., он многое испытал и многому научился. К тому же, хоть и с трудом, он ежегодно откладывал кое-какие гроши и поэтому был зажиточнее остальных крестьян. Несомненно, если бы его односельчане могли сами выбирать старосту, их выбор пал бы на Балтазара Уждяна.

А теперь дом «На скале» еще больше прославился. Едва Маркета, бабушка Лидушки, освоилась на новом месте, как жители деревни и окрестностей стали приходить к ней за советом и помощью.

Ее покойный муж был «грамотей», знал толк в лекарствах, врачевал людей, но особенно прославился умением лечить скот. Маркета многому научилась от мужа. Она умела заговаривать прострелы и с помощью заклинаний сводить бородавки и другие наросты. Ее щедро награждали, она принимала дары ради внучки и отдавала их хозяину, который покупал своей любимице Лидушке то ленту, то красивый платок, то какую-нибудь одежду.

— Ну и ну, — сказал в одно воскресное утро Ванек, стоя с хозяином перед домом и наблюдая, как Лидушка собирается в церковь, — кто бы сказал шесть лет назад, когда Лидушка появилась «На скале», какой она станет. Как сейчас вижу ее: прижалась к липе — оборванная, загоревшая и губы синие-синие от черники. А теперь почти на выданье, стройная, как березка на нашем лугу. А какая походка!

Старый Балтазар, посмеиваясь, снял шапку и пригладил седые волосы.

Прошло уже шесть лет с тех пор, как старая Маркета с Лидушкой поселились здесь; за эти годы многое изменилось. Правда, Балтазар был по-прежнему бодр и силен, но голова его заметно поседела и на лице стало больше морщин. Медушка была так же к нему привязана, но она уже не могла резво вставать на дыбы и класть передние ноги на плечи хозяину. Маркета, насколько ей позволяли возраст и больные ноги, суетилась по хозяйству. Ванек так же спорил с хозяином, отстаивая превосходство пехоты перед кавалерией. Но Балтазар не возражал Ванеку и охотно соглашался с ним, когда тот, видя Лидушку, одетую по-воскресному, с восхищением восклицал: «Ну и ну, кто бы сказал!..»

Лидушка выросла, похорошела, почти совсем заменила в хозяйстве и по дому бабушку, и работа весело спорилась в ее руках. Домовитая, опрятная, словно ласточка, она делала все, чтобы содержать дом в чистоте и порядке.

Девушка любила петь за работой, ее чистый голос умилял старого «дядюшку» Балтазара, особенно если она запевала его любимую песню:

Он очень обрадовался, когда зазвучали цимбалы, праздно висевшие до сих пор на стене. Однажды к ним в усадьбу зашел прохожий, его приютили. У него были дела в этих местах. По вечерам он возвращался и в знак благодарности за гостеприимство пел, перебирая струны. Заметив любовь Лидушки к музыке, он научил ее играть на цимбалах.

Сколько было радости и восхищения, когда, тронув впервые струны, Лидушка запела своим приятным голосом любимую «дядюшкину» песню. Склонив голову набок, Балтазар стоял посреди горницы и, размахивая в такт рукой, тихонько подпевал. А Лидушка очень быстро освоила цимбалы и по воскресеньям около полудня обычно исчезала с ними. Уже в первую весну своего пребывания в усадьбе она обнаружила меж кустов на обрыве тропинку. Лидушка спустилась по ней и внизу, на берегу шумной речки, под сенью густых деревьев, с удивлением увидела заброшенную хижину.

В то самое воскресенье, когда Ванек утром, как обычно, произнес: «Ну и ну, кто бы сказал!», Лидушка после полудня убежала с цимбалами к обрыву. «Дядюшка» и Ванек спали в это время под липами на лужайке, а старая Маркета, спасаясь от жары и мух, уселась на лестнице, ведущей на чердак, и, набожно молясь, перебирала четки слабыми пальцами.

Миновав лужайку позади усадьбы, Лидушка смело стала спускаться по узенькой тропинке, почти невидимой среди высокой травы и кустарника. Небо было ясное, голубое, и только вдали, над лесистыми вершинами, поднимались причудливые громады белых облаков. Кругом тишина, папоротники у скалы не шевелятся, тени отдеревьев и стройного вербейника неподвижно лежат на земле. Лидушка остановилась, положив к ногам цимбалы. Лицо ее разрумянилось, как у ребенка, грудь поднималась от глубокого дыхания. Прислонившись к серой скале, на которой чернела молодая ель, девушка задумчиво смотрела на долину, объятую торжественным спокойствием. У ее ног цвела красная гвоздика, тут и там мелькали колокольчики, чистый воздух был напоен ароматом богородской травы. Где-то жужжала муха, снизу доносился глухой шум реки.

Девушка долго стояла как зачарованная, мысли ее блуждали. Сегодня ей не хотелось петь. Какая-то неведомая тревога болезненно сжимала ей сердце, наполняя его предчувствием чего-то недоброго.

Внезапно налетел ветерок, таившийся в темном ущелье, и сразу все изменилось. Ветви елей стали плавно раскачиваться, по траве побежали волны, и на склоне задвигались тени.

Лидушка очнулась. Цимбалы, лежавшие у ее ног, напомнили ей сейчас о несчастных беглецах. Балтазар никогда не называл их по имени. Сюда, к обрыву, бежала бедная девушка, преследуемая незнакомым паном, и здесь ее нашел брат.

Задумавшись, Лидушка стала спускаться ниже. Каменистая, местами заросшая тропинка вскоре кончилась, и девушка вступила на мягкий ковер лужайки, расстилавшейся под обрывом вдоль изогнутой дугою реки. Здесь в тени деревьев царила приятная прохлада. Солнечный луч тут не задерживался. Прилепившись к скале, стояла маленькая хижина, принадлежавшая усадьбе. Потемневшая от времени и непогоды соломенная крыша во многих местах покрылась бархатистым зеленым мхом. Небеленые стены покосились от старости. Два маленьких окошка и низенькая дверь, к которой вели две каменные ступеньки, были обращены к реке; два других окна находились в стене, над которой возвышался тесовый щипец. Дорожка к дверям почти совсем заросла травой, пробивавшейся и меж каменных ступеней.

Дожди смыли краску с деревянных ставней, некогда окрашенных в красный цвет, на них остались лишь пятна со следами грубо намалеванных цветов. Справа от двери у самой избушки возвышался большой, старый клен; шелест его листьев и щебетание ласточек, гнездившихся под щипцом крыши и над дверью, оживляли одинокую лачугу. Перед крыльцом шириной не более двенадцати шагов зеленела лужайка, окаймленная излучиной реки. На берегу высились старые темные ольхи, простирая свои развесистые густые кроны высоко над домиком. Между деревьями разросся ивняк и молодой ольшаник. Дикий хмель, оплетавший стволы, свешивался с ветвей над прозрачной водой. Эта зеленая ограда вокруг лужайки смыкалась с густым кустарником и деревьями, разросшимися по обрывистому берегу.