Алоис Ирасек - Скалаки

— Ничего, мне очень хочется навестить это местечко.

Они очутились на лужайке перед старой, уже совсем обветшавшей хижиной. Ветер сорвал одну ставню, и она висела, как сломанное крыло. Тропинка и каменные ступеньки заросли травой. Ольха до сих пор буйно зеленела, и только листья клена уже пожелтели. Иржик сел на ступеньку. Оба молча глядели на раскинувшийся перед ними вид. Когда Лидушка взглянула на Иржика, она увидела, что глаза его полны слез.

— Я так давно не был в этих местах, мне кажется, что я родился вновь. Вспомнил о своих, подумал о тебе. Если бы не ты, я бы сейчас не сидел здесь.

И он прижал ее голову к своей груди.

— Помнишь, как мы здесь встретились, потом разошлись, и вот опять вместе. Если б не пришлось нам больше разлучаться!

— А разве придется? — печально спросила Лидушка.

— Да, по крайней мере на время.

Лидушка хотела задать вопрос, но, увидев, что Иржик задумался, сразу осеклась.

— Не думай теперь об этом, — заботливо сказала девушка. — Хочешь, я тебе что-нибудь почитаю? Жаль, что не захватили цимбалы, ты сыграл бы, как тогда, но только не бешеный танец, а песню: «О боже, бесконечна…»

Она замолчала, а потом тихо спросила:

— Иржик, это ты тогда пел у леса, когда мы возвращались из Ртыни?

— Да, Лидушка, но теперь не будем говорить об этом, когда-нибудь в другой раз. Книга у тебя с собой? Ты читала, что написано на первой странице и на переплете?

— Я начала было, но так и не смогла разобрать старинное письмо.

Иржик взял книгу и стал читать рукописные пометки на переплете и на первом листе толстой бумаги. Записей было несколько, и сделаны они были в разные времена и разными почерками. Писать начал прадед, внук продолжал, а правнук еще не докончил. Это был архив Скалаков, их семейная хроника, отмечавшая только печальные события.

Иржик читал о том, как преследовались приверженцы Чешских братьев, о восстании в Опоченском крае, о страшном наказании, которому были подвергнуты восставшие крестьяне. Лидушка была взволнована. Она слушала, затаив дыхание и сжав руки. Иржик замолчал.

— Боже мой! — вздохнула девушка. — И все это из-за веры?

— Да, из-за беггардской, из-за евангелической, — горько усмехаясь, ответил Иржик.

— Я слышала от людей, да и бабушка тоже говорила, что евангелисты даже не христиане, — робко заметила Лидушка.

— О нас и не то еще говорили, а такое мы слышим на каждом шагу. — И юноша стал рассказывать о Чешских братьях и о своей вере.

Он замолчал, а Лидушка все еще не поднимала головы. Перед ней открылся новый мир.

— Подумай об этом, и ты сама уверуешь, — сказал Иржик. Он встал и вошел в хижину, считая своим долгом посетить уголок, где скрывались от преследований его предки, где они прятали свои священные книги, где он сам, еще мальчиком, находил убежище со своей семьей. Иржик задумался, и только чей-то глубокий вздох привел его в себя. Возле него стояла Лидушка. Он видел, что она печальна и глаза ее полны слез. Иржик обнял девушку.

На пороге появился старый Балтазар Уждян; он молча посмотрел на них, и лицо его просияло. Сам он никогда не переживал такого, но радовался, как отец, видя своих детей счастливыми.

Покраснев, Лидушка вырвалась из объятий Иржика и смущенно потупилась. На просьбу Балтазара уйти, она стремительно выбежала. Балтазар остался с Иржиком наедине.

С минуту оба молчали. Наконец, Балтазар заговорил:

— Если бы ты знал, сколько пережила из-за тебя эта девушка.

— Знаю, батюшка, и никогда этого не забуду.

— Теперь я понимаю, почему она так грустила, бедняжка, особенно тогда, в Ртыни. Скажи, ты уже совсем здоров, Иржик?

— Да, батюшка, я скоро смогу уйти.

— Уйти? Почему? Тебе у нас не нравится?

— Не в этом дело. Помните, о чем мы говорили, когда я был у вас накануне торжеств в панском замке?

— Помню. А сейчас… сейчас я бы не колебался, но ничего не выйдет.

— Надо действовать, поэтому я и ухожу. Опять возьму свои цимбалы.

— Неужто опять юродивым? — испуганно спросил Балтазар.

— Иначе ничего не выйдет, вам я могу довериться, батюшка, — вздохнув, ответил Иржик.

Уждян задумался. Значит, предположение Нывлта было правильным. Теперь Уждян слышал подтверждение этого от самого Иржика.

— Иржик! Иржик! — воскликнул Балтазар, покачивая головой. — Не знаю, что и посоветовать, но скажи мне, как все тогда вышло в Ртыни.

— Проведал я, что вы там собираетесь, переписал у крестьянина прошение, которое он должен был подать в замок, и прочитал его вам. Теперь вы понимаете, что человек для господ раб, но все же…

— Думаешь, переменится?

— Должно перемениться, если мы будем стоять друг за друга. Поэтому мне нужно идти и открывать людям глаза.

— Подожди до весны, в Вене обещали отменить барщину.

— На это надежды мало, мы сами должны себе помочь.

— А вдруг господа узнают, что ты не…

— Доктор в замке признал меня помешанным, — сказал Иржик, горько улыбаясь.

— Ну, а если тебя схватят?

— Я уже там был однажды, и мой отец погиб за это дело на виселице.

Старый Балтазар Уждян не нашелся, что возразить.

Приближалась зима, когда Иржик покинул родную усадьбу. Лидушка в каморке плакала. Перед уходом Иржик сказал ей:

— Не пугайся, если до тебя дойдут страшные вести. — А Балтазара он попросил: —Утешайте ее, батюшка, вы ведь все знаете. Я скоро опять приду к вам отдохнуть и набраться сил.

— Только приходи скорей, приходи, — сердечно звал его хозяин. — Вот это парень! — бубнил он на конюшне. — Да, в нем течет кровь Скалаков! Дай бог ему счастья!

Настала зима, дороги замело, но все же и до усадьбы «На скале» доходили слухи об Иржике, носившиеся по округе.

— Подумать только, — говорили крестьяне, — после пыток в замке молодой Скалак заболел. Уждян взял его к себе, и парень было совсем поправился, стал разумно рассуждать, делать все как полагается. Старый драгун нарадоваться не мог. Но однажды, говорят, увидел Иржик в углу свои старые цимбалы, и его словно обухом ударило по голове. Опять задурил. Взял цимбалы и теперь снова ходит из деревни в деревню, поет и играет. Сам дьявол сидит в тех цимбалах. Как только Иржик посмотрел на них, так и свихнулся. Но теперь он играет не как сумасшедший. Цимбалы, должны быть, заколдованы. Человек словно цепенеет, услышав их звуки.

— Опять поет Иржик?

— Да еще как! Теперь почти все выучили наизусть крестьянский «Отче наш». Каждый поет его. А ведь и вправду сказать, берет эта песня за душу.

— Умеет Скалак петь! Иногда такую затянет песенку об управляющем, о мушкетере и о всех в замке, что нельзя удержаться от смеха.

— Бог знает откуда это у него берется.

— Видно, сам эти песни складывает.