Алоис Ирасек - Скалаки

— Видно, здорово ему насолил.

— Жаль, что эконом так скоро приехал!

— Хорошо, если бы и тому наподдал.

— Да, прежний был негодяем, а этот и вовсе злодей.

— Хуже, чем злодей… Так говорил народ.

Слух о происшествии разнесся по всей округе. Иржика всюду считали героем. Избив мушкетера, он сделал то, чего хотели все. Вот почему так много говорили о случившемся.

— Всем бы следовало так поступать.

— Да ведь не все помешанные!

— На этот раз он поступил разумно.

— В замке не верят, что он сумасшедший.

— Да, то, что он сделал, вполне разумно. Бедняга! Иржик завоевал всеобщую симпатию.

Молодого Скалака посадили в холодную, а потом привели в канцелярию, где учинили дознание. Несмотря на каверзные вопросы, от него ничего так и не могли добиться. Снова его бросили в кутузку и решили прибегнуть к пыткам. Много пришлось претерпеть Иржику: три дня его морили голодом, пытали, но он только молчал да усмехался. По временам он все же произносил какие-то странные слова или напевал что-то непонятное.

— Что с ним делать? — спрашивал главного управляющего плговский эконом.

— Отпустить. Не думаю, чтобы он мог так притворяться. У него, видно, не все дома.

— Он хитрец. А не посоветоваться ли нам с доктором?

Вызвали ученого доктора Силезиуса. Он нацепил на красный нос очки и приступил к осмотру. Беспрестанно мотая головой, так что косичка его парика подпрыгивала, доктор пробормотал ученые латинские фразы: «Homo peysanus, sed non ГипЬипйиз, то есть тихое помешательство, non репсШозш» [3] Неопасно (лат.). — и важно поглядел на одобрительно кивнувшего головой управляющего и на молчавшего эконома.

Иржика отпустили. Ему отдали его любимые цимбалы, и он, не медля, ушел из Находского замка. Но как измучили молодого Скалака за эту неделю! Лицо его болезненно побледнело, глаза лихорадочно блестели. Медленным шагом, бредя полевыми дорожками, он направился к Матерницкой пуще.

Прошло три недели, а Балтазар Уждян не возвращался. Лидушка часто поглядывала на дорогу, но тщетно. В отличие от ненастных прошлых лет в этом году стояла хорошая погода. Небо было ясное, в чистом воздухе раздавалось пение жаворонков. Люди с радостью смотрели на поля, где колыхались богатые хлеба, обещая обильный урожай.

Но Лидушку не радовали цветы на полях. Часто она забиралась в ольшаник и там в одиночестве плакала. В округе рассказывали, как обращаются с Иржиком в замке. Девушка была не в силах помочь ему и не знала, что делать. Вскоре она услышала, что его отпустили.

«Совсем замучили», — передавалось из уст в уста. Многие звали парня к себе, но Скалак торопился куда-то и исчез в лесу. «Точно загнанный зверь, — добавляли рассказчики. — Теперь и не появится среди людей, будет их бояться».

«Молчи, девушка, когда вернусь, тогда, верно, больше смогу рассказать тебе об Иржике», — не раз вспоминались Лидушке слова «дяди», сказанные им перед уходом.

«Он не похож на сумасшедшего», — услыхала однажды Лидушка, возвращаясь домой из церкви.

Иржик действительно ушел. А вернее сказать, прокрался густым, темным лесом, словно затравленный и раненый зверь к себе в нору — в ту лачугу, где так долго скрывалась семья Скалаков. Он был в Матерницкой пуще. Перенесенные мучения и необычайное душевное напряжение надломили его силы.

Лихорадочно блестевшими глазами Иржик уставился в одну точку, все его тело горело. Бессвязные дикие мысли кружились в пылающей голове. Ему мерещились родные, слышалась их речь, он видел похороны дедушки. Затем перед ним предстали страшный помост, перекладина, виселица, отец, он вспомнил себя перед ртынским храмом. Вот он поет, над ним смеются, жалеют его. Он услышал «ее» голос, увидел «ее». Но ведь для «нее» он был только помешанный. Он умел притворяться, у него хватало на это сил, но в ее присутствии ему было тяжело появляться в таком виде. Он убегал, прятался от нее и только тогда мог снова юродствовать. Он вспомнил, как его мучили в застенке, видел в полумраке орудия пытки: колодки, дыбу, осла, «скрипочку», решетку. В глазах у него потемнело, он весь горел. Иржик хотел вскочить, бежать, но от слабости упал. Тут он почувствовал приятное прикосновение ко лбу. Над ним склонилось доброе бледное лицо девушки, полное любви и участия.

— Лидушка! — воскликнул Иржик.

— Он узнает меня! — просияла девушка.

Лидушка догадалась, что Иржик может быть только в Матерницкой пуще. «Дядя» все еще не возвращался, никаких вестей о своем милом больше она не слышала и решила сама убедиться в своей догадке. Девушка одна пошла знакомой дорогой через дремучий лес; нашла заброшенную лачугу, а в ней и бедного Иржика.

Иржик вел смелую борьбу.

Начало этой борьбы было тяжелым. Его мучители из замка не знали, что он их главный противник, и, когда его отпустили, он в душе смеялся над ними.

Все это время Иржик тосковал по Лидушке, но так и не мог ее повидать. Тогда, у ртынской церкви, он видел, как она потрясена, и ему пришлось собрать все силы, чтобы не выдать себя. И вот теперь она снова появилась перед ним, как ангел-хранитель. Вначале ему казалось, что это призрак, но он чувствовал ее руку на своем лбу, видел ее любящие глаза.

— Ты понимаешь меня? — спросил он Лидушку.

— Понимаю, — подтвердила она, хотя ей было неясно, о чем он спрашивает. — Иржик, ты болен и тебе нельзя оставаться здесь. Ты можешь встать и пойти?

— Куда?

— К нам, домой. Не бойся. Пойдем, Иржик.

Он не противился, встал и зашагал рядом с ней. Медленно спускаясь лесом, они часто останавливались; Иржика одолевала слабость, и Лидушке приходилось его поддерживать. Это была долгая, трудная дорога, но девушка не чувствовала усталости. На опушке леса Иржик упал и стал произносить странные, бессвязные слова. Лидушку охватил страх, она в отчаянии глядела по сторонам, ища помощи, но вокруг не было ни души. Деревня была недалеко, но если пойти туда и позвать кого-нибудь на помощь, бог знает куда убежит Иржик. Лидушка ласково успокаивала его, но юноша уже не слышал ее голоса, в бреду он говорил о таких ужасах, что девушку пробирал мороз.

— Ведь я не сумасшедший, не убегай от меня! — и он вновь твердил о виселице, о замке, о господах.

На дороге у леса показался человек с тележкой. Лидушка во весь голос стала звать его. Он остановился и оглянулся. Девушка помахала ему рукой. Подбежав, молодой парень с испугом уставился на больного.

— Боже мой, да это Скалак! Что с ним?

— Он тяжело болен, помогите мне отвезти его в деревню.

— Ты хочешь его оставить там?

— Оттуда, может, кто-нибудь свезет его к нам. Вы ведь его знаете, прошу вас! Нельзя же его бросить.

— Знаю ли я его? Бедняга, прежде он помогал нам, а теперь и сам… — Крестьянин не договорил и стал укладывать притихшего Иржика на тележку.