Алоис Ирасек - Скалаки

— Что тебе тут надо? — грубо спросил крестьянин, сидевший возле дверей.

Иржик низко поклонился.

— Покорно целую ручку пану управляющему.

Кое-кто усмехнулся, другие с недоумением посмотрели на юношу. Уждян и Рыхетскии поднялись, стараясь через головы собравшихся разглядеть странного пришельца.

— Пан управляющий, позвольте прочесть вашей милости маленькое прошеньице. Мне очень плохо живется.

— Да он помешанный! Что за человек?

— Господи Иисусе, ведь это Скалак! — воскликнул старый драгун, глубоко потрясенный видом Иржика.

Теперь крестьяне узнали Скалака, это имя было всем знакомо.

— Сын Микулаша, — пронеслось по комнате. Одни с жалостью, другие с любопытством глядели на Иржика, который что-то искал в кармане своей ветхой куртки. Наконец он вынул листок смятой бумаги. Балтазар, оправившись после неожиданной встречи, подошел к юноше и положил ему на плечо руку.

— Иржик, что с тобой? Где ты был все это время? Иржик уставился на него и с усмешкой сказал:

— Прошу покорно, я издалека, мне надо сегодня же вернуться домой. Я должен только прочитать прошение.

Балтазар помрачнел.

— Иржик, ты меня знаешь? — спросил Рыхетскии.

— Вы были в Градце, когда там звонил похоронный колокол.

— Он все думает об отце! Вишь какое дело.

— Ну, прочитай, прочитай прошение.

Иржик улыбнулся. Эта улыбка огорчила Уждяна. Скалак начал читать:

— «Высокородный, глубокоуважаемый господин управляющий Находского поместья!

Простите милостиво, что мы осмеливаемся своим недостойным прошением обеспокоить вас. Именем господа нашего покорнейше просим вас оказать нам помощь».

Дальше излагалась просьба двух несчастных крестьянских семей, которые терпели страшную нужду и голод и, будучи не в силах нести повинности, просили, чтобы управляющий соизволил отдать их хозяйства кому-либо другому, так как они все равно должны их оставить.

«Об этом покорнейше просим вас, в надежде, что вы будете столь милостивы и окажете нам эту помощь. Мы обязуемся как за себя, так и за своих жен и детей денно и нощно просить в своих скромных молитвах, чтобы всемогущий даровал вам здравие и всяческое благополучие, чтобы вы и весь род ваш долго правили нами и чтобы господь после этой жизни даровал вам жизнь вечную».

— Это прошение я знаю, — сказал Митиска из Липого. — Написали его по просьбе крестьян нашей деревни, Матены и Гаека.

— А они его подали? — спросил Рыхетский.

— Конечно, но им не повезло, Матена до сих пор сидит. Видно, он наговорил что-то в канцелярии, а тут еще…

— Слышите, соседи, как обернулось дело! Ну что ж, просите, вымаливайте, пишите челобитные вроде этой, а добьетесь ли чего? — говорил Рыхетский.

Иржик с прошением в руке молча стоял у двери, потупив глаза. Все, кроме Уждяна, забыли про него.

— Вы все еще хотите идти в замок? Что до меня, я и шагу туда не сделаю. Я уверен, что пользы от этого не будет.

Сторонников Рыхетского становилось все больше; те, кто колебался, тоже примкнули к большинству, и в конце концов Ржегаку пришлось только рукой махнуть и сердито проворчать:

— Видно, придется и мне согласиться.

— А кто пойдет в Вену?

— Рыхетский! — закричали все.

— Я пойду, соседи, но не один, нужно еще хотя бы двух человек.

— Салакварду, он дело знает.

Балтазар только молча кивнул головой. Присутствующие начали обсуждать, кто пойдет третьим. Иржик, стоявший все это время с опущенной головой, бросил пугливый взгляд на собравшихся. Наконец, решили, что третьим пойдет Бартонь из Слатины. Ржегак не принимал участия в избрании депутатов.

— Соседи, мы должны изложить все императору в письменном виде, — сказал Рыхетский, — нужно составить прошение. Кто его напишет?

— Ты! Ты! Вы! — раздавались голоса.

— Императору! — воскликнул вдруг Иржик Скалак. — Но я уже давно не был дома. Передайте ему, пожалуйста, от меня поклон и скажите, что я чувствую себя хорошо. Я куплю Градец и пошлю ему гостинец — вот! Ха-ха-ха! — И он вытащил из кармана какой-то черный ломоть. Это был так называемый хлеб, испеченный из опилок, коры и отрубей.

— Вот наше прошение! — воскликнул старый драгун, схватив хлеб и подняв его над головой. — Вот что мы подадим императору, пусть он сам убедится.

Гул одобрений покрыл его слова. Все охотно согласились подать этот хлеб вместо челобитной. Собравшиеся повернулись к Иржику, на которого пристально смотрел Рыхет-/ ский.

На губах молодого Скалака мелькнула еле заметная улыбка, он быстро и монотонно заговорил:

— Князь хочет Марию, но я еще должен Градец купить, и Прагу, и Вену, потом я переложу печь и брошу в нее княжьего дружка-камердинера, и пусть он поет свадебную. — И Иржик тихо запел:

Все умолкли. Балтазар хотел было покрутить ус, который давно сбрил, но только вздохнул.

В большой комнате раздался плач. У печки на лавке сидела Лидушка, уткнув лицо в ладони. Иржик вздрогнул.

— Иржик, пойдешь со мной? — спросил Уждян.

— Проповедь-то кончилась. Вы что ж, не видите? — вдруг выкрикнул Скалак и указал пальцем на улицу. — Ха-ха. Падайте ниц, глупцы! Чего стоите? Вот он, вот он! — И, схватив цимбалы, Иржик выбежал из дома, не слыша голоса звавшей его Лидушки.

На дороге показалась карета, запряженная двумя вороными. В ней сидел бывший камердинер, а ныне эконом Плговского поместья со своею супругой, за ним верхом на коне ехал писарь. Крестьяне видели, как Иржик выбежал на дорогу, ударил по струнам, запел что-то и скрылся, помчавшись вслед за каретой.

Предложение Рыхетского было принято. Через несколько дней депутация должна была отправиться в Вену к императрице с просьбой оказать немедленную помощь голодающим и уменьшить барщину.

Порешив на этом, крестьяне подбежали к окнам и стали смотреть вслед убегавшему Иржику. Когда он исчез из виду, все перешли в большую комнату, говоря о несчастном парне, жалея его и всю семью Скалаков, обиженную судьбой. Многие удивлялись внезапному появлению Иржика, о котором со времени казни Микулаша Скалака не было ни слуху ни духу.

— Он был на могиле отца.

— А может, бродил по лесам.

К вечеру крестьяне разошлись. Балтазар уходил последним. Он с жалостью смотрел на Лидушку, — глаза ее покраснели от слез, она молча собиралась в дорогу. Старому драгуну, хотя и мало искушенному в сердечных делах, все стало ясно. «Так вот почему она была такой задумчивой! — подумал он. — Бедняжка! Я привел ее сюда, чтобы развлечь, и вот тебе на!.. Она ведь его любит, а он свихнулся». Морщинистое лицо Уждяна омрачилось.

Рыхетский позвал его в каморку.