Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

Ломоносов засмеялся. Отложил вилку на тарелку, вытерев рот полотенцем, спросил:

— А что, земляки, и сырую пробовали?

— Всяко пробовали — не люба! — ответил тот же мужик. — А в прошлом году этого былия у нас в деревнях наросло с великую прорву. Что с ней и делать, не знаем. Губернатор из Архангельска и на семена ее послал принудительно, и сажать заставил. Послухали губернатора, насадили, выросла, а никто не ест. Не хотят люди земляных яблоков, не хотят. У нас в Ступине дали эту пропасть коровам с пойлом. Так две коровы цельными яблоками подавились — пришлось коровушек под топор пустить.

— Это кто же придумал так, — заговорил еще один из мужиков, еле прожевывая картофелину. — Нас хотят к земляным немецким яблокам приучить, а немцу от нас рожь и ячмень увозят. Какой это порядок? Мы привыкли, слава богу, к той пище, что на нашей земле испокон веков родится.

— Уж как это вы-то, Михайло Васильевич, обучили свою утробу принимать ее?

— А кажись, с луком да с маслом и не худо, — смирился кто-то из гостей, не насытившийся ни треской, ни студнем. Он глотнул из кринки квасу и снова принялся за картошку: — Тут, мужики, привычка нужна…

— Нет, вам, видимо, привычки мало, нужно губернаторское принуждение. Непривязанный медведь не запляшет, так ведь, мужики? — улыбаясь, проговорил Михайло Васильевич и снова стал угощать их: — Ешьте, земляки, ешьте. Федот, а ты чем занят? — И увидел Ломоносов, как Федот Шубин отодвинулся за угол стола и, отставив в сторону блюдо с едой, скатывал из мягкого ржаного хлеба шарики, а из шариков быстро и ловко бегающими пальцами лепил головы с мужиков, сидевших за столом.

— Хлеб — это божий дар, нельзя насмехаться! — сказал подрядчик Абакумов, приметив, что одна из хлебных голов смахивает на его собственную. Он взял из рук Федота столь неожиданно возникшее изделие и, перекрестившись, сунул себе в широко раскрытый рот, прожевал и запил квасом.

Ломоносов не удержался от смеха.

— Молодец, Федот! Для искусства не надо терять зря ни одной минуты. Лепи, лепи, не жалей «божьего дара», а впрочем, я тебе сейчас банку пластилина принесу. — Михайло Васильевич на минуту вышел в свой рабочий кабинет и принес пластилин. — Лепи. Из пластилина-то никто не скушает и квасом не запьет. — Он опять засмеялся и снова увлекся разговором с земляками.

Между тем Федот Шубин забился в угол в кресло и молча занялся своим делом, практикуясь непринужденно лепить столь счастливо и удачно подвернувшуюся мужицкую натуру. За разговорами, за шутками и общим смехом была дочиста съедена вся картошка, и пришлось еще жарить треску с этим нелюбимым «былием» — земляными яблоками.

— И дело даже не в привычке, — на том и согласились холмогорские земляки, — а всякую овощь и лесную губину, и рыжики, и обабки, и грузди, и ту же самую картофель надо по вкусу уметь приготовить.

Засиделись мужики у Михайлы Васильевича, порассказали ему о том, что с каждым годом в Холмогорах торговлишка стала падать, купчики многие в Архангельск перебрались. Даже архиерей и тот переехал из Холмогор. Баженины намерены строить верфи в Соломбале, ближе у моря; англичанин Гом по всем северным рекам гонит лес к взморью, перетирает бревна на пильных мельницах на доски и бессчетное число кораблей с лесом уже отправил в Лондон. А на месте порубок пожары и гниение вершинника довершают истребление вековечных двинских, онежских и мезенских корабельных лесов. И когда насытится этот дьявол, богатеющий на даровом лесе и дешевом труде северян-лесорубов, неизвестно, ибо алчность его волчья беспредельна, а хитрость его превыше во сто крат простоватой рассудительности наших вельмож, не знающих, какое богатство они уступили Гому ни за понюшку табаку.

— Вся надежда на матушку-государыню. Она, говорят, с умом, верно ли, Михайло Васильевич, не возгордись, растолкуй нам, деревенщине?

Ломоносов вышел из-за стола, засунул руки в широкие карманы камзола, прошел по комнате, заглянул мимоходом на вылепленные Федотом фигурки, поставленные на подоконник, и задумчиво произнес:

— Хм, кто за царицу ответчик? Сановники, сенат?! Шуваловы, Орловы и прочие. Но скажу вам по совести, об архангельских лесах, об этом самом Гоме уже ведутся тревожные суждения. Это хорошо. Не бывает дыма без огня. Вслед за суждениями могут быть действия. Выход один: если Гом нарушит контракт, не соблюдет некоторых условий, его могут удалить и вывоз леса прекратить.

— Дай-то бог!..

— Что касательно государыни, то она хоть и немка, — продолжал Ломоносов, — но облюбована для престола нашими русскими знатными вельможами, и при их содействии и участии в государственном управлении может ее царствование увенчаться большими делами. Но цыплят по осени считают… Главное, общее для всех добро заключается в повсеместном просвещении народа и обогащении государства. И еще: Россия должна иметь своих ученых мужей, иначе быть не можно!..

Мужики поблагодарили Михайла Васильевича за угощение, за беседу, попросили прощения, что отвлекли его от дел, и удалились.

После этой встречи, происходившей весной, Федот Шубин до осени не видел Ломоносова. Михайло Васильевич уезжал на лето в подаренное ему имение, состоявшее из двухсот одиннадцати крестьянских душ.

В октябре он был приглашен на торжественное заседание Академии художеств. Ему тогда было утверждено звание почетного члена Академии трех знатнейших художеств. Ломоносов выступил с ответной речью.

Он сказал тогда, обращаясь к учащимся Академии:

— …Благополучны вы, сыны российские, что можете преуспевать в похвальном подвиге ревностного учения и представить пред очами просвещенныя Европы проницательное остроумие, твердое рассуждение и ко всем искусствам особливую способность нашего народа…

Эти слова знаменитого ученого и члена Российской, Стокгольмской и Болонской академий навсегда сохранились в памяти Федота Шубина.

Чем дальше учился Федот Шубин в Академии художеств, тем с большим успехом он совершенствовался в скульптуре. И тем ему было заметнее, что должно стать ему ваятелем, нужно только стараться, настойчиво и упорно перенимать от учителей своих все полезное.

Младшие ученики на первых порах занимались копированием с гравюр. Затем Жилле переключал их на лепку фигур и орнаментов, и опять упражнениям не было конца, и только после того, как были приобретены твердые навыки, допускал учащихся к работе с натуры. Более способных и одаренных учеников Жилле выделял, ставил их в особые условия и разрешал лепить композиции по своему усмотрению, но чтобы это «усмотрение» не выходило за рамки сюжетов древней истории.

Четыре года учился Федот Шубин в Академии художеств. Он изучил живопись, скульптуру, языки — французский и итальянский. За успехи в науке и за скульптурные работы получил в Академии две серебряные медали и одну золотую. Последняя награда давала ему преимущество — продолжать учение в Париже и Риме. Другие ученики стремились достичь высоких наград за выполнение программных работ на мифологические темы. Федот Шубин создал барельеф, изображающий «великого князя Игоря малолетнего и его вельможу Олега, пришедших для отнятия Киевского княжества у Аскольда и Дира».