Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

Князь Дмитрий Алексеевич Голицын уже не первый год был послом при Версальском дворе. Это был человек обширных знаний, политик и ценитель художеств. По поручению царицы Екатерины Голицын закупал за границей для Эрмитажа и дворцов предметы искусства: картины, статуи, гобелены и всякую драгоценную утварь. Был он в близких отношениях с передовыми людьми Франции, с особенным уважением относился к Дени Дидро и увлекался чтением его литературных и философских трудов.

Князь Голицын писал статьи и книги по научным вопросам и был почетным членом Российской Академии наук. Находясь в Париже, он участвовал в собраниях общества физиократов, возглавляемого Виктором Мирабо. Голицын в своих печатных трудах настаивал, чтобы в целях сохранения дворянства от революционных мужицких вспышек и восстаний предоставляли крестьянам «личную свободу» за выкупные долгосрочные платежи без наделения крестьян землею. И тогда на арендованной богатыми людьми помещичьей земле, по мнению князя, должны возникнуть выгодные хозяйства с наемной мужицкой силой, вынужденной продавать себя фермерам. Голицын взамен крепостного рабства рекомендовал русским дворянам видоизменить это рабство, только не в интересах крестьянства…

Под опеку князя Голицына и были направлены три пенсионера из русской Академии — Шубин, Иванов и Гринев. Семь недель добирались они морем и сушей до Парижа.

Им был дан строгий наказ от Императорской академии — никуда не ходить, не повидавшись с Голицыным. В русском посольстве пенсионерам было сказано:

— Их сиятельство изволили отбыть по весьма важным делам. Пока они вернутся от короля, позаботьтесь устроиться где-либо…

Не дожидаясь, когда вернется Голицын, Федот Шубин отправился искать для себя и для товарищей жилище. Скоро он нашел для всех троих комнату у женатого бездетного цирюльника. О месте своего жительства они сообщили секретарю посольства.

Вернувшись с охоты, Голицын немедленно потребовал к себе приехавших из России пенсионеров, послав за ними посольскую карету. Шубин и товарищи были поражены его добродушным и сердечным приемом. Князь был действительно Им рад. Как только они показались в приемной посольства, он вышел к ним навстречу и, обняв по-очереди всех, сказал:

— Наконец-то и русские пчелки прилетели сюда! Добро пожаловать…

За обедом князь долго расспрашивал, как они доехали, что нового в Петербурге, понравился ли им Париж и где они успели здесь побывать…

О своем путешествии из Петербурга в Париж все трое рассказывали подробно и с оживлением, не забыли прибавить, что денег у них после долгого пути почти не осталось.

О российской столице поведали, что она растет и ширится с каждым годом, а Парижа они еще не успели по-настоящему разглядеть, и сказать о нем им пока нечего.

— Почему? — спросил удивленный Голицын. — Ужели за неделю вы не успели ничего приметить в столице Франции?

— Не удивляйтесь, ваше сиятельство, — сказал Шубин. — Мы поступили так, как нам предписывала Академия. В инструкции, нам данной, сказано: «Когда приедете в Париж, сейчас же являйтесь к его сиятельству господину министру ее величества». И мы терпеливо вас ожидали, не выходя из своей квартиры, снятой у бедного цирюльника.

Голицын одобрительно усмехнулся.

— Это говорит о вашем благонравии. Однако вы могли бы за это время побывать на берегах Сены, в Лувре, в Соборе богоматери, в парижских парках, в кои здесь свободный доступ. В Париже есть на что посмотреть. Нашему юноше Петербургу нужно долго-долго жить, чтобы выравняться с Парижем. Семьсот двадцать улиц! Около миллиона душ населения! Сто монастырей! Полтораста церквей и игуменств!.. A вы обратите внимание на здешние базары, вот где кипение жизни! Впрочем, найду свободный день — поеду с вами по городу и буду показывать все, что есть достопамятного.

Голицын достал из резного шкафа папку с гравюрами достопримечательных мест Парижа и стал показывать листы, бережно откладывая их на широкий подоконник:

— Здесь каждый король оставил по себе какую-либо память, — продолжал он сопровождать подробными пояснениями изображения зданий Парижа, памятников, улиц и площадей. — Цезарь Карл Великий университетом украсил Париж; Людовик XIII Академию учинил, в которой и ныне сорок персон ученых трудятся над украшением и совершенствованием и без того совершенно изящного французского языка. На Плас-Рояле вы увидите знатную статую, воздвигнутую тому Людовику. Следующий, Людовик XIV, прославил себя открытием таких собраний, где совершенствуются философы, медики, математики и изобретатели махин и экспериментов. Надобно вам между дел и учением побывать, и неоднократно, в разных палатах Лувра, в Королевском саду. Поинтересуйтесь, что такое здесь Бастилия. В ней знатных и опасных арестантов содержат. И там же есть в убранстве палаты, в коих хранятся королевские сокровища, охраняемые надежным караулом. Посмотрите все статуи на площадях, а также Триумфальные ворота, вникайте в искусства великих мастеров, строивших монументы, украсившие Париж… — Убрав эстампы в шкаф, Голицын сел к столу, накрытому изрядными закусками и выпивкой, сказал: — Да, всего вдруг не расскажешь и глазом не окинешь сразу, такой городище! Ко у вас, юные друзья, будет достаточно времени для этого… Ну, что заслушались? Ешьте, пейте, что на стол подано, не стесняйте себя, не смущайтесь, что у посла за столом сидите. Голицын такой же человек!.. — Князь поднял массивный серебряный бокал с золотыми барельефами и, чокнувшись поочередно с Шубиным, Ивановым и Гриневым, сказал: — Уверен в ваших успехах и пью за это!..

Обед затянулся. После обеда Голицын просматривал аттестаты, интересовался биографиями и способностями пенсионеров. Узнав, что Шубин из одной деревни с Ломоносовым, князь оживился.

— Весьма знаменательно! — воскликнул он, посмотрел на Федота особенно пристально и добавил: — Хорошо, кабы России побольше иметь Ломоносовых. После смерти его у нас на родине другого такого ученого мужа не осталось.

— Они будут у нас, — уверенно заметил Шубин. — Не зря покойный Михайло Васильевич в своем сочинении написал, что «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать».

Разбирая полученную из России почту, Голицын прочел письмо от секретаря Академии художеств Салтыкова — своего старого знакомого. В письме говорилось о Шубине:

«Разрешите мне рекомендовать вашему сиятельству г-на Шубина. Наклонности, талант и вкус его заставили всех членов надеяться, что он может усовершенствоваться в чужих краях. Они не решились бы, однако, отправить его в путешествие, если бы его поведение и его хороший нрав, испытанные в течение долгого времени, не были его гарантией».