Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

Но Пигаль не разделял его надежд.

— Разве вы не знаете, что я могу вам оказать медвежью услугу? Фальконе не любит меня, а я ненавижу его, — сказал он сумрачно и, подумав, добавил: — А вы попробуйте через секретаря Королевской академии Кошена. Он человек чуткий и вам не откажет.

Пигаль оказался прав.

Кошен отнесся сочувственно к намерению Шубина и тотчас же написал Фальконе…

В Петербурге по повелению Екатерины готовились поставить Петру Первому монумент. Еще в 1765 году князь Голицын получил от царицы наказ подыскать ей во Франции искусного скульптора. Голицын, предварительно сговорившись с мастерами ваяния, ответил Екатерине, что он имеет на примете скульпторов на выбор: Вассэ, Файо и Фальконе.

На следующий год, по желанию Екатерины, Фальконе приехал в Петербург. Десять месяцев он работал над малой глиняной моделью памятника и три года — над второй, большой моделью, гипсовой. Фальконе пользовался доверием Екатерины и ее приближенных, он имел авторитет и в Академии художеств. Работу над памятником Петру он обещал закончить в восемь лет. Скульптора просили поспешить и ему способствовали в работе. Против окон того дома, где жил и работал Фальконе, была устроена площадка с возвышением. Сюда ежедневно приезжал ловкий кавалерист на лучшем жеребце из царской конюшни и с разгона вздымал коня. Жеребца звали Бриллиант. Для Фальконе это была необходимая натура.

Фальконе имел некоторое представление о русских пенсионерах, учившихся во Франции. Помнил он и знал Шубина, а как-то видел его работу «Отдыхающий пастух», сделанную в Париже.

И когда Фальконе получил от Кошена письмо, то не замедлил обратиться с письмом на имя директора Петербургской академии. Мало того, он пришел в Академию художеств.

— Чему мы обязаны вашим посещением? — подобострастно спросили его в Академии.

— Я пришел просить за вашего воспитанника. Вот, пожалуйста, передайте директору Академии, — и вручив пакет, Фальконе добавил:

— Буду благодарен, если просьбу мою исполните. — Он поклонился и вышел, не дожидаясь ответа.

Письмо было написано по-французски:

«Милостивый государь!..

Господин Кошен, секретарь Королевской академии пишет мне, что вы окажете неоценимую услугу искусству и ученику-скульптору Шубину, согласившись с тем, что вместо возвращения в Россию следовало бы его отправить в Рим. Я видел одну из его фигур — очень недурное произведение, но вы сами знаете, что нельзя сделаться скульптором в три года. Ему следует еще поучиться, тем более что он занимается с успехом. Если вы, ваше превосходительство, позволите присоединить к просьбе и удостоверению г-на Кошена и мою личную, то я могу уверить вас, милостивый государь, что этот молодой скульптор из числа тех, в ком я заметил все свидетельствующее об истинных дарованиях; возвратить его раньше, чем он увидит Италию, означало бы остановить его дальнейшее преуспеяние. Его прекрасное поведение, доказательства которого вы имеете, отвечает за него наравне с его способностями. Льщу себя надеждой, что вы, ваше превосходительство, который так много делаете для поддержки его таланта, окажете внимание просьбе моей и Кошена.

Остаюсь с почтением к вам покорный

слуга вашего превосходительства

Просьба Фальконе и Кошена оказала должное действие. Мечта Федота Шубина о Риме осуществилась.

От Парижа до Марселя Шубин ехал на почтовых. Из дилижанса в дилижанс пересаживался на станциях, где меняли лошадей и кучеров. В пути часто перепадали теплые, но обильные дожди, от которых на трактах была непролазная грязь.

Тихие французские деревеньки поражали холмогорского путешественника своей чистотой, уютом, но вместе с тем было видно, что французские крестьяне, работающие на крупных землевладельцев, живут в крайней бедности. Он видел в пути немало нищих. Здешние нищие — убогие старики и калеки — монотонным голосом пели, сквозь слезы восхваляя королевскую Францию, другие играли на скрипках, третьи предлагали за кусок хлеба самодельные бумажные цветы.

Полторы недели в пути прошли быстро. В Марселе Шубин разыскал ту купчиху, по заказу которой он делал в Париже мраморный памятник на могилу ее мужа, и остался у купчихи в гостях на двое суток.

В Марселе было смешение многих народов и языков. Преобладали французы и итальянцы, но встречались также англичане, португальцы, испанцы, греки и представители далеких южных и восточных стран.

Древний город, построенный за шестьсот лет до христианской эры, как ни странно, со стороны архитектурных ансамблей не производил на Шубина после Парижа глубокого впечатления. Зато здесь сильно чувствовалось кипение торговой жизни и мореходства. На Средиземном море не было другого порта, равного марсельскому. Большие и малые суда приходили из всех портов мира и уходили во все страны.

Интересуясь незначительными достопримечательностями этого города, Федот Шубин скоро сумел осмотреть Королевский замок, расположенный на горе, и новую крепость с высокой башней, обильно снабженной дальнобойными пушками. Но все это было ему мало интересно. И тогда Федот отправился на окраины Марселя, в самые трущобы, где жили в тесноте и нищете бедные и беспечные марсельцы. Узкие, замусоренные улицы, похожие на ущелья. Много от безделья скучающих людей. Среди них крючники, ожидающие прибытия кораблей и работы; рыбаки, торгующие своей добычей свежего улова; мастеровые, под открытым небом занятые починкой обуви, медной посуды и изготовлением слесарных изделий. И тут же продавались цветы и фрукты и выпекались по заказу пшеничные лепешки и жарилась на вертеле говядина…

Суета торгового города быстро надоела Шубину. При благоприятной погоде, на большом паруснике, прямым сообщением он отправился в Неаполь, а оттуда по побережью Тирренского моря — в Рим.

Памятники древности, памятники эпохи Ренессанса, создания Микеланджело и других великих мастеров искусства затмили в глазах Федота Шубина роскошь парижских салонов и дворцов.

Рим был школой художников и скульпторов всего мира. Они учились друг у друга, учились на образцах скульптуры античных мастеров, посещая пышные храмы, дворцы и виллы аристократов.

Шубин присоединился к группе своих земляков-пенсионеров, обучавшихся в парижской Королевской академии, находившейся в Риме. Время теперь у него уходило полностью, чтобы лепить, рисовать, слушать лекции, высекать фигуры из мрамора и посещать музеи.

Имена великих мастеров-ваятелей Древней Греции Поликлета и Мирона, Фидия и Праксителя и их творения, пережившие многие века и не переставшие быть прекрасными, казались русским пенсионерам, в том числе и Шубину, священными и непревзойденными. И действительно, в статуях древних ваятелей было совершенство, волнующее величием силы высокого мастерства, вложенного в холодный мрамор. В одном из римских дворцов Шубин заинтересовался произведением Мирона — статуей «Дискобол». Две тысячи лет прошло с тех пор, как Мирон создал эту статую, изображающую живое мгновение, момент бросания диска, трудно уловимый момент для изображения в мраморе. Эта работа древнего ваятеля Шубину нравилась тем, что в ней отсутствовало мертвое спокойствие. Фигура гимнаста с диском в такой живой позе могла быть под силу только великому мастеру, могущему запечатлеть жизнь в ее мгновенном движении.