Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

— Как только в зрительные трубы на горизонте около Чесмы наши заметили великое скопление турецких кораблей, его сиятельство граф Алексей Григорьевич позвал к себе на судно всех начальников и произнес речь, призывая не щадить жизни во славу русского оружия и России-матушки. Я эту речь не слышал, но слышали все мы от нашего капитана, о чем говорил граф, — пояснил Дудин и, никем не прерываемый, продолжал рассказывать с нарастающим волнением. — И вот его сиятельство сделал внушение начальникам и отпустил их на свои корабли, а потом главный корабль, именуемый «Три иерарха», подал сигнал о подготовке к бою. Ну, тут мы все немножко помолились господу богу — ведь как-никак дело без урону не обойдется, — и каждый думал не только о победе, но и о смерти, ибо она, костлявая, в тот горячий денек без дела не находилась. Выстроились к атаке, подняли все паруса и ринулись на турок! Впереди шел корабль «Европа», за ним «Евстафий», затем «Три святителя», за «Святителями» «Януарий»; «Три иерарха» шел пятым, за ним «Ростислав», а тут и наш, распустив паруса, «Не тронь меня» шел. И пушки и ружья к бою готовы и зажигательные составы и тесаки у нас как бритвы, у всех полная готовность крошить и рушить. За кормой у нас в отдалении поспевали «Святослав» и «Саратов».

Первым вступил в бой корабль «Европа», а за ним ринулись и остальные, в том числе и «Три иерарха», на котором находился граф Алексей Орлов. Мы и раньше немного по пути к Чесме нюхали пороху, а тут такая заваруха образовалась — светопреставление, да и только. Турки стреляли исправно, метко, густыми, непрерывными залпами. Ядрами засыпали. Уже на наших кораблях немало убитых и раненых. И, не ведая страха и ужаса, ибо страх в бою не помогает, он только умаляет силы, а тут наши бравые солдаты и матросы на кораблях, приблизившись вплотную к туркам, забросали их зажигательными составами и гранатами. Вспыхнули пожары на многих турецких судах и у нас на «Евстафии». Последний взлетел на воздух от взрыва. Взорвался и турецкий корабль капитана Паши. Турки, прекратив пальбу, поспешили отступить и укрыться в Чесменскую бухту. Это было 24 июня, а в ночь на 25-е мы по приказанию графа пошли в решительную атаку на турок прямо в бухту. Наш «Не тронь меня» шел передовым. Мы ждали крепкого боя, жестокого, беспощадного и не столь быстрого, как случилось. Внезапность нашего удара так ошеломила турок, что им оставалось только спасаться бегством в шлюпках. Но и бегство не помогло: мы врывались на ихние корабли, стреляли в упор, рубили, поджигали, поджигали все, что только могло гореть и взрываться.

Это произошло молниеносно. Турецкий флот весь вспыхнул, подожженный нами. Небо озарилось, и померкла луна, способствовавшая нашему нападению, но при огненном свете горящих вражеских кораблей было светлее дня… Зрелище было ужасное и восхитительное. Наши корабли отошли для безопасности на некоторое расстояние, как начались взрывы турецких кораблей. А дальше нам оставалось спасать погибающих и брать их в плен.

— И сколько же вы превратили в пепел турецких судов? — спросил Шубин замолчавшего рассказчика.

— Трудно сказать. Сами турки, пленные, сказывали, что всех кораблей у них уничтожили мы около сотни. Одних линейных пятнадцать, а на них было пушек тысяча двести!.. Остальные фрегаты и более мелкие суда не в счет. Говорят, что убитых и утопленных турок насчитывается до двадцати тысячей.

— Крупная виктория! — воскликнул Шубин. — Такая войдет в светлый страницы истории российского флота. Успехами честных и отважных россиян высоко вознесен и осыпан наградами граф Орлов…

— А сколько наших погибло? — спросил Гордеев.

— Гораздо меньше, нежели турок, — уклончиво ответил Дудин. — Мы их погребли по морскому обычаю, как положено, опустили с грузом на дно морское…

Шубина интересовала личность, характер и прочие качества графа Орлова-Чесменского. С этой целью он задал Дудину несколько вопросов:

— Скажи, Никита, а как граф Орлов вел себя в этом чесменском пекле? Что о нем говорят солдаты и матросы, каким ты его представляешь в своем понятии?..

И тогда пространно отвечал ему Дудин с искренностью, присущей северянам:

— Всякое начальство бывает, Федот, но граф Алексей Григорьевич — человек доброй души, и в храбрости ему нельзя отказать. Слыхивал я от хороших людей, что пустой орех можно узнать по легкости, а человека по делам его. И еще можно сказать так: что начальника на нашей военной службе надлежит познавать по его мужеству в бою, по благоразумию в ярости, каков он в общении и дружбе с народом и умеет ли предвидеть заранее события и их последствия. Что могу сказать вам о его сиятельстве? Да, он не робел перед лицом смерти. Он умеет наказывать, если в том есть необходимость, и умеет прощать великодушно любые ошибки, если они совершены незлонамеренно, и умеет добрым словом и наградой отблагодарить за хорошую службу отчизне нашей. Среди матросов о нем была и есть добрая слава. И если властью не будет он пресыщен, а славою отравлен до развращения, то о нем будут песни сложены, и картины писаны, и медные литые памятники ему поставлены. И не зря, не напрасно тебя, Федот, заставляют братьев Орловых бюсты из, мрамора высекать. Оба они достойны, а Алексей Григорьевич преотменно достоин…

— Тебе-то за верную службу, за Чесменское сражение наградишка перепала какая ни есть? — поинтересовался Шубин.

— Наш брат матрос не ради наград старается. Что матросу надо? Добро бы чарка вина. Не совру. Трофейного турецкого вина попили вдосталь, даже сверх меры…

О многом еще расспрашивали пенсионеры Дудина, и даже когда свечи погасили и пенсионеры легли спать, разговор все еще продолжался до той поры, пока утренний луч солнца не заиграл на кресте собора Петра. Тогда только послышалось дружное всхрапывание утомившихся пенсионеров и их неожиданного гостя.

…На четвертый день Шубин опять пришел в посольство. В отдельной светлой комнате на мраморном столе была приготовлена темно-зеленая глина для лепки эскизов. Тут же стояло с бархатной обивкой кресло для графа, Алексей Григорьевич пришел позировать первым.

— И долго я, Федот Иванович, должен сидеть перед вами истуканом? — шутливо спросил граф скульптора.

— Зачем истуканом? Вы, ваше сиятельство, можете двигаться как вам угодно. Я вам не буду мешать. Мне только нужно видеть ваше лицо в любом положении, в любом выражении. Моя задача почти божественная: Саваоф создал Адама из глины, а я в глине должен создать ваш одухотворенный образ.

— В час добрый! — улыбаясь, сказал Орлов и протяжно, как протодиакон, зычным голосом пропел — В руце твои предаю дух мой!..

Орлов свободно сидел в кресле. Длинные завитые волосы, перехваченные на затылке тесемкой, спускались на обнаженные плечи. На нем была легкая шелковая накидка с большой серебряной пуговицей. Прямой нос, высокий лоб, добрые ясные глаза и сдержанная улыбка придавали его лицу оттенок великодушия.