Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

В угоду хозяевам и ради приличия, набожно перекрестившись на образа, Шубин поздоровался с хозяевами и домочадцами, спросил позволения посмотреть на внутреннее устройство избы и на всякие подробности, украшающие крестьянский быт.

— Милости просим, — сказал хозяин, старик лет под восемьдесят, — любуйтесь, за погляденье денег не берем, а от вашего глазу добра у нас не убудет. Может, пить-есть хотите, так и это можно, господин хороший, угостим чем бог послал. Молочишка, щей не хотите ли?..

Но Шубин отказался от угощения, сказал:

— Я к художествам страсть имею и очень любопытствую, за мной такой грех водится: хочу знать рукоделие народное, как оно и в чем сказывается в вашей жизни?

— Ну, какое там художество — рукоделие, — отмахнулся старик хозяин, — есть когда досуг, особенно зимой, так делаем кто что горазд. Смотрите, смотрите. Не жалко. Нам все это примелькалось, потому что украшения, какие и делаем, так только на тех вещах, кои постоянно в дело употребляются.

— Украшаете предметы и орудия труда и постоянного пользования? Так я понимаю? — спросил Шубин добродушного хозяина.

— Совершенно верно. Вот, скажем, ткацкий стан, что бабы полотно ткут, смотрите он как изукрашен. Обе станины из кокор вырублены, и концы их изображают лошадиные головы. Гляньте, на столе солонка, она вроде селезня. Валек, что белье на речке выколачивают, весь резьбой изукрашен и суриком размалеван. Или гляньте на створки у шкафа с глиняной посудой; это из соседней деревни один покойный маляр годов полста назад райских птиц с девичьими лицами на створках изобразил. Мастер был, царство ему небесное. Почти в каждой избе его кисть гуляла: кому потолки, кому заборки, закутки и скамейки расписывал. И денег не брал за это. В свое удовольствие делал ради куска хлеба! Он же моей старухе прялку расписал того году. Ну-ка, Агафья, покажи доброму человеку прялку, да и короб с пряжей покажи, что там у тебя написано? А я схожу на сарай, дугу выездную принесу, лукошко берестяное да еще что подвернется. Вишь, как проезжего человека все привлекает, будто век в людях не бывал и таких диковин не видал, а нам все запросто кажется… Эка, подумаешь, невидаль! А вон у нас, в пяти верстах в соседней деревне, есть такой живописец-картежник. Он господам по заказу игральные карты малюет, по три рубля за колоду платят. Да что карты, он захочет, так и ассигнации сможет подделать, только совесть не позволяет да страх удерживает от подобного малевания…

Старик вышел в сени и через две-три минуты втащил в избу ношу разных разностей: тут были — дуга, размалеванная всеми яркими красками, причудливый для держания лучины светец, сделанный из железных изогнутых прутьев, да так красочно-узорно, что любой городской мастер по изготовлению решеток не отказался бы воспользоваться выдумкой деревенского кузнеца. Тут были и другие домашние вещи, на которые не сразу обратил внимание Федот Шубин, ибо он стоял посреди полу на коленях и рассматривал на крышке короба роспись, изображавшую богатыря, замахнувшегося мечом на пятиглавого дракона. А ниже, под этой росписью, другая, совершенно не в тоне первой: двое молодых людей — он и она пьют сбитень или вино из ковшей и держат в руках калачи на закуску, а под ногами у них собака с разинутой пастью ждет подачки.

— Это маляр спьяна малевал, — пояснил старик хозяин, — давно было, когда это было-то, Агафья? — спросил он свою старуху.

— Да того году, когда у нас первое дите родилось, а теперь у этого дитя свое дите, и ему десятый годик пошел, — ответила старушка, державшая на коленях двух внучат. Они — оба белоголовые погодки — играли медным нательным крестом, свисавшим с ее тощей шеи. Шубин, осмотрев все, что его интересовало, поблагодарил хозяина, сказал:

— Давненько я не бывал в наших русских деревнях, соскучился…

Через несколько дней езды по ухабистым российским дорогам Шубин добрался до вотчины богатого купца и тайного советника Барышникова.

В Алексине его поразил размах строительства усадьбы Барышникова. Энергичный архитектор Казаков — лучший ученик прославленного Баженова — с успехом применил силу своего таланта на постройке этой усадьбы. По его проектам строилась церковь, разбивался обширный парк, увенчанный богатейшими усадебными строениями, и одновременно составлялся план строительства стекольного завода.

Шубин понял, что от него требуется. В строительной спешке холодно принятый Казаковым, он набросал карандашом эскизы внешних декоративных украшений церкви и предполагаемого мавзолея, показал архитектору и, не задерживаясь, уехал обратно.

Благо в Петербурге давно ожидала его более важная работа и томилась в тоске ожидания его невеста…

Скоро состоялась не очень пышная, но и не бедная свадьба.

После венчания у Кокориновых собрался небольшой круг друзей и родственников.

Вера Филипповна просила своего мужа устроить свадебную поездку до Москвы и обратно, но Федоту предстояло много работы, он дорожил временем и пообещал прокатить молодую жену на масленой неделе до Гатчины на четверке, с диким гиканьем и свистом «на унос».

Но и этого не случилось, так как в понедельник на масленой приехали в Петербург на оленях лопари и самоеды. Они раскинули чумы из оленьих шкур за арсеналом на Неве против Литейной улицы, и Федот Иванович предпочел поездку на оленях по Неве до Шлиссельбурга. Вера Филипповна охотно с ним согласилась. На узких нартах [14] Нарты — сани на высоких полозьях для езды на оленях. , запряженных четверкой выносливых оленей, они помчались не путем, не дорогой, а по насту в туманную ладожскую сторону. Рябой узкоглазый ненец сидел на передке нарт и, не оборачиваясь на седоков, причмокивал и выкрикивал что-то невнятное по адресу своих послушных животных. Длинным легким хореем [15] Хорей — длинный шест для управления ездовыми оленями и собаками. он то и дело хлестал по спине вожака, который ростом был выше остальных трех оленей и рога имел гораздо ветвистей — похожие на куст засохшего вереска.

Сидеть на нартах было тесно и неудобно. Давно уже Федот Шубин не ездил так, и эта поездка навела его на воспоминания о двинских просторах, о юношеских годах, проведенных в Холмогорской округе, где в зимнюю пору езда на быстроногих оленях не новинка.

Вера Филипповна сидела рядом с мужем и крепко держалась за его кушак.

— И вывалимся — так вместе! — смеясь говорила она, разрумяненная морозным воздухом.

— Нет, падать с нарт нельзя! — возражал ей муж. — Выпадем оба — обратно пешком придется идти. Ведь этот Хатанзей, или как его звать, не обернется до самого Шлиссельбурга и не посмотрит, тут ли его седоки. Я знаю этот народ. Кажется, нет на свете людей хладнокровней, спокойней и выносливей их. А доверчивы они, как дети… Петр Первый, не тем будь помянут, иностранным королям дарил их. За эту дикость я и умного царя не могу похвалить…