Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

Шубин слушал их с живым интересом, да и сам не прочь был рассказать о своих странствиях по свету, о встречах с знаменитостями, обо всем, что видел и слышал и что мужикам было никак не ведомо. Похвастать перед земляками своими богатствами он не мог, ибо не ахти что имел от трудов праведных, да еще при такой большой, многодетной семье.

Но когда стали затихать мужицкие голоса, Федот выдвинул из-под широкой деревянной кровати большой, железом окованный сундук, наполненный разными книгами в желтых кожаных переплетах, и сказал:

— Вот, земляки, чем могу похвастать. Смотрите, листайте, если хотите, читайте. Сундук человеческой многовековой мудрости!

— У Михайлы Ломоносова побольше было и в сундуках, и в шкафах. Однако и у тебя немало! Ужели все прочитаны тобой? — спросил Яков Шубной и, встав на колени, начал выкладывать из сундука книги на стол. Грамотные холмогорцы принялись рассматривать длинные заглавия книг.

— Да, Яков, все прочитаны, а иные и по многу раз, которые больше любы да пользу приносящие. Вот, скажем, эта, — Федот Иванович раскрыл одну из более зачитанных, с каплями застывшего воска на переплете и прочел заглавие: «Кабинет любомудрия, в котором точно изъясняется общее всех древних языческих любомудрцев понятие о боге, о добродетели и пороке, и о средствах, прямо ведущих человека к истинному благополучию, или Александрийской библиотеки редкости, названные от некоторых Руном, орошенным росою мудрости и нетленным сокровищем учености, которой в пользу общества перевел с Еллинско-Греческого и Латинского языков Московской Славяно-Греко-Латинской академии студент Михайла Цветихин, 1782 года».

— Ух какая! — удивленно воскликнул Редькин. — Да в этой книжице ума на мильен голов и на тыщу годов!.. Ну-ка, Яков, разберись, а ежели шибко годяща, то упросим Федота подарить ее нам. Церковных-то книг у нас своих в Куростровье немало, а про такие не слыхали.

Яков Шубной не пристал к разговору соседа, начав перелистывать отдельные листы книги и схватывая глазами наугад, что подвернется, как при гадании в древнем оракуле.

— Слушайте, слушайте, мужики. Вот тут о боге сказано: «Некто Талес был вопрошен, что такое есть бог? Отвечал, что бог начала и конца не имеет…» Федот, растолкуй, что сие значит? — обратился Яков к брату за пояснением по сути прочитанного, на что Федот так ответил:

— А сие значит — пустота! Раз он вездесущ, ни конца, ни края не имеет, пощупать его нельзя, увидеть тоже, значит — пустота. А иконы, статуи, храмы — изделия рук человеческих: живописцев, ваятелей и зодчих… Покойный умнейший философ Вольтер так говаривал: «Если бы бога не было, его нужно было бы выдумать», и пояснение к изречению было такое: религия, то есть вера в бога, нужна для обуздания темного люда, дабы он не разбушевался против земных богов, как это произошло на нашей памяти во Франции или же у нас в Поволжье во время Пугачевского бунта…

Мужики молча переглянулись, но спорить не стали: как бы не уйти в разговоре в далекие, словесные дебри, а потом и не выпутаешься. Поспорь с ним, попробуй, он дважды академик, ученый, хоть и не блистает богатством, а в больших чинах. И опять же он хозяин в своем доме, они — гости. Лучше помолчать. Между тем Яков опять перелистнул несколько страниц и, смущенный высказыванием брата, понизив голос, стал отрывками читать мысли древних философов о познании самого себя, об упражнениях рассуждать здраво, как надлежит по диалектике без злословия и ругательств побеждать в спорах противного и доказывать, что есть истина. Тут же нашел советы, как надобно детей воспитывать, приучая их к трудолюбию, не давать потачек к распущенности и лености, ибо юноша, со тщанием воспитанный, есть самый лучший гражданин своего отечества, а который худо воспитан, есть такой зверь, какого только земля может произвесть…

— Правдивые слова, — прерывая Якова, сказал Федот Иванович, — самое недоброе дело — прививать детям дурные привычки. Занятые многими другими делами, мы мало находим времени детьми заниматься. У меня их было шесть, один ушел на житье в дом своей жены, осталось пятеро. И все ребята как ребята. А одного из них Вера Филипповна сделала своим любимчиком. Испортила парня! Подрос малость, учиться стал, а она ему тайком от меня каждодневно алтын дает на сласти. И так привык к подачкам и потачкам, что, едва успев умыться, говорит матери: «Подай, мама, искомое». И мамаша сует ему три копейки. Братишки его так «алтынником» и прозвали… Не велики деньги, а испортили парнишку: он капризный и думает, что особенный среди остальных. Это же не воспитание, а порча!

Из соседней комнаты-спальни доносилось храпение спавшей детворы. Оттуда же из потемок послышался голос Веры Филипповны:

— Федот! Разве это обязаны знать твои гости?

— Потише, Яков, читай, — предупредил один из мужиков, — хозяйке спать не даем…

Яков продолжал:

— А вот тут, братцы, сказано, как книжными познаниями овладевать надо. Слушайте да понимайте: «Мы должны повторять и упражняться в чтенном так, как пищу, положенную в уста и совсем изжеванную, глотать, дабы в желудке порядочнее сварилась. Ибо и чтение не сырое, но многим повторением смягченное, и как бы пережевав, припамятовать и подражать одному долженствуем и чрез долгое время. Но только лучшего и надежнейшего писателя читать надобно, да и то как прележно и даже до того, чтоб его списать хотелось…» Дальше я вам и читать не стану, у себя в Денисовке почитаем. Как хочешь, Федот, а эту книгу подари нам.

— Выбирай еще. Что найдешь по вкусу, бери, — добродушно предложил Шубин. — Пусть землякам на пользу. Я этих книг начитался, а детям моим не успеть прочесть и тех, что Новиков и другие издатели напечатали…

В Петербурге не только среди великосветской публики, но и среди простонародья усилились в ту пору слухи и разговоры о французской революции. Стало известно о казни короля Людовика XVI. Кто-то из русских людей присутствовал при казни, прислал в Петербург письмо с подробным описанием этого события. Письмо ходило по рукам. Известие о казни французского короля сильно подействовало на Екатерину, она слегла в постель. Врачи-немцы суетились около больной государыни, спасая ее от внезапно постигшей болезни. Оправившись после болезни, Екатерина сразу же пожелала встретиться с братом казненного короля Франции графом д’Артуа, находившимся тогда в Петербурге. Она выразила ему соболезнование, подарила золотую с бриллиантами шпагу и сундук, наполненный драгоценностями. Затем на Невском, в Екатерининской церкви, была отслужена по Людовику панихида, на которой мало присутствовало французов, так как большая часть их из Петербурга уже была выслана во Францию.