Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король

Между тем леонардия полюбила Филиппа-Августа гораздо более страстно, чем Ричарда. От ее немилосердной любви у короля Франции выпали почти все волосы, вылезли ногти, вывалилось восемь зубов. Был день, когда подданные полностью уверились в том, что им придется проститься со своим государем. Он лежал страшный, безволосый, едва дыша широко распахнутым ртом, в котором жутко зияли прогалы между зубами, и когда Ричард смотрел на этот жуткий рот умирающего Филиппа, ему вновь и вновь вспоминалось словцо, засевшее в мозгу, как заноза, — ублиетка.

В эту ночь, когда все ждали кончины французского монарха, английский король не отходил от его ложа, держал своего бывшего друга Филу за руку. И Филу не умер. Очнувшись под утро, он увидел Ричарда, поморщился и сказал:

— Уино… Так ты и есть сама леонардия… Уйди, прошу тебя!

— Я ухожу, ухожу, — ответил Ричард — Только ты не умирай.

Покуда король Франции лежал в объятиях болезни, в покоренной Акре вновь вспыхнули ожесточенные споры о том, в каком качестве оставаться Гюи де Лузиньяну и его сопернику Конраду Монферратскому, женатому на сестре покойной королевы Сибиллы и потому имеющему как бы больше прав на иерусалимский трон, нежели овдовевший Гюи, который в свое время стал королем Иерусалима лишь благодаря тому, что женился на королеве Сибилле.

Сторонники Конрада обвиняли Лузиньяна в трусости. Он проиграл сражение при Хиттине, он утратил Святой Град, а теперь отсиживается на Кипре вместо того, чтобы отвоевывать утраченное. Сторонники Гюи доказывали противоположное — что Лузиньян сделал для взятия Акры не меньше, чем Конрад, что теперь он держит в своих руках Кипр и с Кипра следит за всеми кораблями, везущими из Малой Азии подмогу сарацинам, и не пускает эти корабли. В итоге все же сошлись на соглашении о том, что Гюи де Лузиньян останется до самой смерти королем Иерусалима, а Конрад будет считаться его наследником. За это согласие Конрад получал в свое владение не только Тир, коим и так владел, но еще и Бейрут, и Сидон, и несколько мелких замков, разбросанных по побережью.

Присутствовавший при переговорах и соглашениях брат короля Гюи, Годфруа де Лузиньян, сумел вытребовать для себя графство Яффу, поклявшись за это никогда и ни при каких обстоятельствах не оспаривать права на иерусалимский престол. После заключения сделки граф Анри де Шампань объявил, что он как раз намеревается в будущем добиваться трона в Иерусалиме, но на это мало кто обратил внимание, а Ричард Львиное Сердце сказал:

— Иерусалим-сюр-терр еще следует завоевать. Мы делим шкуру неубитого льва.

Спустя десять дней после взятия Сен-Жан-д’Акра здоровье короля Франции стремительно пошло на поправку. Однажды Ричард навестил его, и Филипп-Август позволил ему сесть рядом с постелью, а всех остальных попросил удалиться.

— Хочу поговорить с тобой с глазу на глаз, Уино, — сказал он с тоскою в выболевших глазах.

— Я готов выслушать тебя, дорогой Филу, — ответил Ричард.

— Вот видишь, ты полностью разгромил меня своей проклятой леонардией.

— Уж не веришь ли ты каким-нибудь подлым заушникам, что это я тебя заразил?

— Может, и ты… Но это уже не так важно. Главное, что ты победил меня.

— Я не боролся с тобой, Филу!

— Может, ты сам не знаешь, но ты боролся против меня всю жизнь. Я ненавидел тебя. Я завидовал тебе? Да, могу теперь честно сказать: завидовал. Завидовал, что я — не ты. Как бы я хотел быть тобою! Таким же легким, удачливым, драчливым, певучим. Меня никогда никто не любил, как тебя твоя Беранжера. Да что там говорить… В моей жизни ничего не было так, как у тебя.

— Ну что ты, Филу!

— Молчи! Ты даже не дал мне умереть от леонардии, чтобы хотя бы так прославилось мое имя — умер во время крестового похода. И ты все время будешь застить мне свет. О, как я хотел, чтобы ты остался веселиться на Кипре как можно дольше! Но ты приплыл, собака, и вошел в Сен-Жан-д’Акр на равных со всеми, кто проливал здесь пот и кровь столько долгих месяцев. Умереть от леонардии… Черт возьми, я бы даже умереть мог от болезни, названной твоим именем! Ну не издевательство ли это надо мной? Боже, зачем Ты так жесток ко мне? Что я Тебе сделал, Боже, которого называют Всемилостивым? Зачем Ты поставил меня в вечную зависимость и завистливость по отношению к этому легкомысленному негодяю, коего невесть за что прозвали Львиным Сердцем? И сердце-то у него петушиное! Вот видишь, Уино, что льется из моей души, даже когда я разговариваю с Богом. Видишь, что я думаю о тебе. Возможно, я и люблю тебя в этой неизбывной ненависти и зависти к тебе.

— Я люблю тебя, Филу, невзирая ни на что, — страдая, отвечал Ричард, — Поверь, я искренне переживал твою болезнь и всем сердцем желал твоего выздоровления.

— Плевать мне на твои переживания и желания, — горько прорыдал король Франции. — Я твердо решил бежать отсюда, как только болезнь окончательно отпустит меня.

— Бежать?! Почему?!

— Да ты что, ничего не понял, болван?! Я не смогу оставаться в Святой Земле рядом с тобою.

— Мы можем разделиться. Ты пойдешь на Иерусалим, я — на Арзуф.

— Как же, позволишь ты мне одному вести войско на Иерусалим!

— Позволю! — стукнул себя в грудь кулаком Ричард.

— Не желаю твоего такого подарка, — отмахнулся Филипп-Август. — Да и не взять мне Иерусалим одному. Не такой уж я военачальник. Куда мне тягаться с тобой!

— Но почему же мы не можем вместе? Вспомни, ведь у нас уговор — все делить поровну. И невзгоды, и победы, и потери, и добычу. Филу!

— Нет, Ришар, нет. Болезнь перепахала меня. Я теперь как бы заново родился. Какая она странная, эта твоя леонардия. Я бы всем посоветовал раз в жизни переболеть ею. Она мозги ставит на место. Сразу начинаешь понимать, кто есть кто, что почем. А главное, кто ты сам есть в действительности. И я о себе прекрасно теперь все понимаю. Подлец я. Завистливейший в мире подлец. Если б ты знал, какие козни мы задумывали против тебя с Жаном де Жизором! Берегись его, Ришар. Уж он-то не заболеет леонардией и не изменится. Он будет до конца дней твоих или своих травить тебя. Вот кто отомстит за мои страдания!

— Мне жаль тебя, Филу, — сжав зубы, промолвил Ричард, поднимаясь со стула. — Если ты решил бежать отсюда, попутного тебе ветра и веселой волны. Не стану упрашивать тебя остаться. Если же ты одумаешься…

— Да если я одумаюсь, я с ассасинами снюхаюсь, чтобы только прикончить тебя, слышишь, Расса! — закричал Филипп-Август. — Думаешь, я не знаю, что ты, когда встречался с Саладином и его братом, уже договорился отравить меня? Мерзавец!

— Какая дурь! — тяжело сглотнув, произнес Ричард и, выйдя вон, громко хлопнул дверью.

— Проклятый! Тебе не видать Иерусалима как своих ушей! — услышал он крик короля Франции из-за двери.