Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король

Но он прекрасно знал, как называется это проклятие, — маловерие.

В занесенной снегом Бетнубе поставили большой лагерь. Снег перестал валить стеной, а вскоре и совсем прекратился. Потеплело, и снег быстро таял, стекая с гор вниз, в вади. Множество костров, разожженных крестоносцами, способствовало его скорейшему таянию. Здесь, в Бетнубе, пилигримам суждено было встречать праздник Эпифании, День королей [121] День королей. — Именно так называется у французов праздник Крещения Господня. — Крещение Господне.

Ричард пытался молиться, но никакого желания говорить с Богом у него не было. Он обиделся на Бога. Он понимал, как это глупо и пагубно, но ничего не мог поделать со своей обидою. Как могло случиться, что его — такого славного, веселого, певучего, светоносного государя — Господь обделил милостью, не дает благодати, не хочет, чтобы он освободил Его Гроб!

В таких обидчивых терзаниях король Львиное Сердце бродил по огромному лагерю, разглядывал оборванных, истощенных болезнями, а нередко и недоеданием, людей, сидящих у костров. Он думал о том, что будет, если он прямо сейчас прикажет возвращаться в Яффу? Всеобщая радость? Крики ликования? Нет, не может быть. Ведь еще так недавно они кричали от восторга, что наконец-то идут на Иерусалим.

Нет, он видел, что, сколько бы мук ни выпало на их долю, они, рядовые крестоносцы, готовы были все терпеть ради заветной цели.

Около одного из костров вдруг кто-то вскочил и, протягивая руки в ту сторону, где незримо лежал Град Святой, закричал:

— Гроб Господень! Узри нас!

И тотчас все вскочили и как безумные стали выкрикивать, тоже протягивая руки на восток:

— Гроб Господень! Спаси нас!

Слезы восторга катились по щекам некоторых из этих обезумевших людей, а ветер срывал эти слезы и разбрасывал по сторонам. Несмотря на холод, в лагере сильно пахло гнилым мясом и нечистыми телами. Возле другого костра стояли носилки, на которых лежал больной рыцарь из Бургундии. Он бредил и в бреду причитал довольно весело:

— Господи, мы на добром пути. Боже мой, помоги нам! Пресвятая Богородица, спаси нас. Дева Мария, сподоби узреть Гроб Господень. О, я вижу, вижу его! Боже, благодарю Тебя! Стопы Твои лобзаю… Адель, любимая, я вижу Гроб Господень!..

Тут Ричард заметил сенешаля Жана де Жизора, стоящего около носилок и со странной усмешкой взирающего на мечущегося в бреду бургундца. Не заметив Ричарда, сенешаль отошел в сторону, к другому костру, где тоже в безумном воодушевлении тянули руки куда-то в сумерки, причитая и плача.

«Чем я лучше его? — вдруг подумал Ричард. — Чем я лучше его с его отвратительной ухмылкой? Только тем, что он насмехается над этими несчастными людьми, а я люблю их и жалею?»

Тотчас Ричард усомнился и в том, что он сам когда-нибудь любил и жалел людей. Он никогда не жалел их, а любил только потому, что они любили его. И после этого он еще спрашивал, за что Господь немилостив к нему!

— Ваше величество, — вырос подле Ричарда граф де Дрё, — посланные лазутчики возвратились от стен Иерусалима с докладом.

— Хорошо, эн Ролан. Передай всем, чтобы собирались в главный шатер на военный совет. Будем слушать лазутчиков и решать, куда двигаться далее.

Спустя немного времени он привязал своего Фовеля около огромного шатра, воздвигнутого в защищенном от ветра месте, а сам вошел внутрь, где уже рассаживались главные военачальники, а трое лазутчиков, пизанец Доменико, тамплиер Этьен д’Идро и иоаннит Жерар де Риголь, готовились к рассказу. Усевшись, король Англии приказал им начинать, и они принялись с жаром рассказывать об огромном скоплении воинской силы вокруг Иерусалима, о невиданных машинах, привезенных Саладином из Персии и Индии для защиты города от нападения, о новых, только что воздвигнутых дополнительных укреплениях. В шатер продолжали входить люди — гофмейстер Зигенбранд, крещеный еврей Жак де Жерико, почитаемый тамплиерами в качестве лучшего знатока местности, сенешаль де Жизор, летописец Амбруаз. Внутри шатра становилось тесно, нечем дышать. «Это и есть конец моего прыжка на Иерусалим, — горестно подумал Ричард. — Я промахнулся».

Заговорил тамплиер д’Идро. Он яростнее двух предыдущих разведчиков доказывал превосходство сарацин, подробнейшим образом описывая все ухищрения, к коим прибегнул Саладин, чтобы достойно встретить крестоносцев под стенами Святого Града.

Когда он кончил, Ричард отпустил лазутчиков и попросил всех по очереди высказать свои соображения.

Да, все готовы были идти дальше и сложить свои головы за правое дело, но каждый из выступающих военачальников склонялся к тому, чтобы приостановить движение на восток, перенеся поход на весну. Ни один не сказал, что следует идти к Иерусалиму сейчас, несмотря ни на что. Более младшие чины пыхтели и кипятились, желая возражать против осторожного решения, но им слова не дали.

— Благодарю вас, достопочтенные рыцари, — сказал Ричард, выслушав всех, кому было предоставлено право высказаться. — Я понял, что лучше нам возвратиться теперь, чем когда мы получим болезненный отпор у стен Иерусалима. Завтра на рассвете мы уходим. Но не в Яффу. Спустившись к Рамле, мы повернем налево и двинемся к Аскалону, чтобы восстановить и эту твердыню на море. Тогда к весне мы будем иметь крепкое побережье. Нам не удалось встретить в Иерусалиме Рождество. Может быть, Бог даст нам отпраздновать там Пасху!

Выходя из шатра, Ричард нос к носу столкнулся с Жаном де Жизором и при виде его торжествующего взгляда вздрогнул всем своим существом. Опустив глаза, он поспешил пройти мимо, словно монах, повстречавший в пути пьяных разбойников. Выйдя под дождь и ветер, Ричард сел на Фовеля и до поздней ночи скитался по горам, ища хоть какой погибели своей окаменевшей душе. Дождь окончился, ветер гнал по небу облака, и вскоре там, вверху, объявились луна и звезды. Вернувшись в лагерь, король Англии настойчиво вливал в себя кармельское вино, но никак не мог опьянеть. Под утро он задремал, но на рассвете барон Меркадье разбудил его, сказав, что пора готовиться к отступлению. Невыспавшийся, измочаленный, простуженный, Ричард Львиное Сердце снова сидел на Фовеле, объезжал войско, с горечью рассматривая привезенные осадные механизмы. Барон Меркадье сопровождал его, а когда они вдвоем заехали на вершину самого высокого холма, на востоке заблестел рассветный луч. Небо там было чистое, ясное. Словно радовалось, что Ричард не идет туда, в сторону Иерусалима. «Ну и пусть!» — еле сдерживая горькие слезы обиды на Бога, подумал Ричард.

— Взгляните! Взгляните, ваше величество! — вдруг воскликнул Меркадье. — Очертания Святого Града! Их можно различить! Мне кажется, это добрый знак, что мы еще вернемся сюда и отвоюем Гроб Господень.