Людо Зубек - Доктор Есениус

Последними прибыли Кеплеры; они жили дальше всех.

Наконец гости разместились и можно было подавать обед.

Пани Мария не ударила лицом в грязь. И, если обед не был таким богатым, как ужин у Михаловицев, зато все было так вкусно приготовлено, что гости хвалили от чистого сердца.

На этот раз с торжественной одой явился Бахачек. Темой его оды было имя хозяина: Есениус — Ясень. В оде Бахачек желал, чтобы жизнь в новом доме росла и зеленела, как зеленеет растущий на доброй почве ясень.

После обеда, когда мясные и пряные блюда были запиты хорошим глотком вина, развязались языки и у остальных гостей. Но, хотя за столом находилось девять профессоров, разговор коснулся не университета, а политики. Ведь Чехия напоминала в то время закрытый котел с кипящей водой. Содержимое его бурлит, клокочет: котел под давлением пара начинает дрожать, и никому не известно, как долго он сможет выдержать. Выпустить пар, перестать подкладывать огонь — или же предоставить котел его судьбе, пусть себе разорвется.

Император очень постарел, и его здоровье настолько ухудшилось, что временами он бывает невменяем.

Он не занимался государственными делами, не участвовал более в заседаниях Тайного совета и не допускал к себе врачей. Все время он проводил среди своих коллекций или в лабораториях алхимиков. Месяцы проходили, прежде чем он подписывал какую-нибудь государственную бумагу, и неудивительно, что положение в стране весьма усложнилось. Все больше росло недовольство правлением Рудольфа.

Наконец против императора взбунтовался и его родной брат эрцгерцог Матиаш.

— Правда ли, что эрцгерцог Матиаш идет на Чехию с двадцатью тысячами войска? — спросил вице-канцлера Залужанский — ведь Михаловиц должен был знать больше, чем они.

— К сожалению, это так, — серьезно ответил Михаловиц, и по его голосу чувствовалось, каким важным он полагал это событие.

— На чьей же стороне будем мы: императора или Матиаша?

Этот вопрос задал Бахачек. Он имел в виду университет и чешских протестантов, потому что университет был тесно связан с протестантскими сословиями.

Михаловиц ответил:

— Наши сословия теперь точно между мельничными жерновами. С одной стороны, пан Жеротин сулит нам от имени Матиаша золотые горы, только бы мы нарушили присягу императору и перешли на сторону Матиаша. С другой стороны, император теперь, когда он в затруднительном положении, будет уступчивее и обеспечит нам религиозные свободы. Правда, если верховный канцлер и испанская партия не отговорят его. Увидим, на чем порешит сейм.

— Для чего эти околичности? — горячо воскликнул Бахачек. — Нам бы надо последовать примеру мораван и присоединиться к Матиашу. Что вы на это скажете? — обратился он к остальным гостям.

Но все молча ожидали ответа пана вице-канцлера.

— Трудно трясти сливовое дерево, пока плоды не созрели, — отозвался Михаловиц. — И в подобных делах нельзя принимать опрометчивое решение. То, что сделали венгры, австрийцы и мораване, — бунт против государя. Для чего нам становиться на противозаконный путь, когда всего можно достигнуть и законно?

— Вы думаете, Рудольф согласится? — опять спросил Залужанский.

— Обстоятельства принудят его выбрать какой-нибудь один путь: против Матиаша или против сословий. Я думаю, что уступить чешским протестантским сословиям будет для него меньшим злом, чем уступить Матиашу, ибо с одной стороны — свобода веры, с другой — потеря земель. Но еще неизвестно, сочтет ли партия Лобковица потерю некоторых земель меньшим злом, чем уступки протестантам. А канцлер в данном случае использует все свое влияние на императора.

— На императора должен повлиять и кто-нибудь из наших, — выпалил Бахачек.

— Но кто? Ведь все важнейшие должности в руках католиков, нам трудно даже попасть на прием к императору. Если бы Кеплер помог нам…

— Я политикой не занимаюсь. Меня интересуют лишь небесные явления, — защищался Кеплер.

Вмешался Залужанский:

— Да, от Кеплера большой пользы не будет. А может быть, помог бы доктор Есениус?

— Откровенно говоря, занятия врача да еще научная работа отнимают мое время настолько, что я не в силах заниматься еще и политическими делами. И потом, мне кажется, несовместимым с моей честью участвовать в чем-нибудь, направленном против императора.

Михаловиц постарался рассеять его сомнения:

— Ни о чем подобном никто и не помышляет. Нам хотелось бы только, чтобы кто-нибудь преданный нам и находящийся вблизи императора помог бы нам предъявить наши требования. У меня довольно значительный пост, но доступ к императору для меня не свободен. А если бы вы, доктор, замолвили словечко Рудольфу, вы много сделали бы для нас. Я не требую от вас ничего, что бы противоречило вашей верности государю… Так как же, можем мы рассчитывать на вашу помощь?

Есениус ответил не сразу. Это предложение отличалось от предложения испанского посланника. На этот раз речь шла о деле, близком ему. Здесь, в этом королевстве, в этом прекрасном городе, он не чувствовал себя чужестранцем. Возможно, Михаловиц прав: он должен сделать то немногое, чего требуют от него. Ведь это ничуть не противоречит его совести.

Он встретился взглядом с Марией. Она кивнула.

Тогда Есениус ответил вице-канцлеру:

— Я считаю ваше дело своим. Будет у меня возможность что-нибудь сделать для вас, я сделаю это охотно. Но я не могу обещать вам ничего определенного.

В рабочем кабинете императора с утра было шумно. Секретарь императора Ганневальд и тайные советники убеждали своего господина не ожидать Матиаша, а заблаговременно покинуть Прагу и ехать в Германию. Немцы останутся ему верны, они не оставят своего императора.

— Дорог каждый час, ваше императорское величество. Если вы будете долго размышлять, вы попадете в руки вашего надменного брата эрцгерцога Матиаша и…

В многозначительном молчании, которое следовало за этим «и», император как будто видел свою дальнейшую судьбу: Матиаш с огромным войском на подступах к столице, осада Праги, кровопролитие на улицах, взятие Града, пленение императора и заключение в каком-нибудь заброшенном замке… Бррр… Даже подумать страшно! И еще страшнее, что Матиаш способен на это. С юных лет в нем кипит неукротимое тщеславие, которое ничто не в силах сдержать. Имей Рудольф деньги, он выставил бы против Матиаша порядочную армию! Но казна опять пуста.

С тяжелым сердцем отдал он триста тысяч золотых из своего кармана. Но разве это отвратит грозящую опасность? На эти деньги можно завербовать самое большее тысяч пять-шесть наемников. А у Матиаша их больше двадцати тысяч.

Пожалуй, правы советники: лучше уехать. И уехать скорее. Дорог каждый час. Но…