Людо Зубек - Доктор Есениус

Есениусу было известно, что главная заслуга в получении грамоты принадлежит Будовцу.

Профессоров интересовали все подробности, связанные с грамотой.

— Будет ли грамота иметь силу, если верховный канцлер отказался подписать ее? — опасался Залужанский.

Шлик беззаботно махнул рукой.

— Вместо верховного канцлера ее подписал Адам из Штернберка, пражский надворный советник, которого на это уполномочил император, — объяснил граф. — Самая важная подпись — это подпись его императорской милости. А если бы Лобковиц попытался забыть об этом, у нас есть средства напомнить ему.

Все знали, о чем думает Шлик. Об ополчении, которое он набирал по приказу директоров и которое позволяло чешским общинам держать императора в страхе.

— Когда я привел вчера на Град депутацию из двенадцати человек, чтобы вручить его императорской милости благодарственное послание, — сказал Будовец, — император не слишком обрадовался его содержанию. Он думал, что немедленно после издания грамоты мы распустим ополчение…

— …и отдадимся тем самым на милость императора и особенно верховного канцлера, — быстро прервал его Шлик и торжествующе оглядел собравшихся профессоров, словно обещая им, что директора не так-то легко дадут провести себя императорским советникам.

А вице-канцлер Михаловиц добавил:

— Пока грамота не будет утверждена, пока чешские сословия не соберутся на сейм, ополчение не будет распущено, и это должен признать император, как бы он этого ни желал. Но главное, грамота — решенное дело.

— И весьма знаменательно, — сказал Будовец, — что грамота относится не только к лютеранам, но и к чешским братьям и кальвинистам. Словом, она знаменует полную свободу вероисповеданий. И притом касается не только крестьян.

— Значит, грамота отвергает принцип — чья земля, того и вера? — спросил Есениус. — Теперь крепостные не будут обязаны исповедовать веру своего пана?

— Да, — ответил Будовец. — В грамоте говорится, что каждый подданный императора имеет право выбрать себе веру по своему убеждению. Поэтому я и говорю, что это великая победа.

— А ведь и в иезуитской коллегии в Клементине отмечают победу, — проговорил с другого конца стола Недожерский.

Будовец не принял это сообщение за шутку. Он серьезно ответил:

— Я думаю, именно в этом величайшая ценность нашей грамоты: она не возбуждает зависти католиков. Грамота не является поражением католиков, потому что они ничего не потеряли все их льготы в грамоте подтверждены. Подробности будут а «Уравнении», которое выйдет одновременно с грамотой.

— Что касается нас и нашей академии, то наше положение наверняка улучшится, — заключил Бахачек, который всегда думал только об интересах университета.

— И теперь уже не придется возбуждать интерес к университету публичными вскрытиями, — прибавил Есениус, вспоминая все трудности первого анатомического сеанса в Праге.

Будовец отозвался:

— Мы употребим все силы для того, чтобы гордость нашего королевства, славная академия Карлова, не терпела никакой нужды. И, если дефензоры не будут заботиться о вас, вы можете всегда обращаться прямо ко мне. Я готов сделать все, что в моих силах, для пользы нашей академии.

— Благодарю вас за любезное обещание, — ответил за всех Бахачек. — Мы используем вашу драгоценную поддержку только для блага академии.

— За это надо бы выпить, — предложил Кампанус.

Все подняли оловянные кружки.

— А что вы скажете о будущем, ваша милость? — обратился Бахачек к Шлику.

Лицо Шлика сделалось серьезным. И он ответил с тревогой.

— Если император изволит соблюдать положения грамоты, в стране воцарится религиозный мир. Я не хотел бы каркать, но то, что верховный канцлер Зденек Лобковиц отказался подписать грамоту, не дает нам больших гарантий на будущее. Об этом говорят и примеры прошлого.

— Следовательно, вы думаете, император отречется от грамоты? — с опасением спросил Бахачек.

Шлик посмотрел на Будовца, как будто предоставляя ему ответить на этот опасный вопрос.

— Думаю, не отречется, — медленно отвечал Будовец. — Достаточно, если он и его советники будут вести себя так, будто грамоты не существует. Ведь император завтра же пожалеет, что подписал грамоту, и будет утверждать, что его принудили.

На миг стало тихо, и на лицах присутствующих появился невысказанный вопрос: а что потом?

Будовец угадал их опасения и сказал в ответ:

— Мы все спрашиваем себя: что будет потом? Отступить мы не можем. Так будем бороться за свои права не только на сейме, но и, если потребуется, с оружием в руках. Я надеюсь, что в той борьбе, которая нас еще ждет, мы сможем вполне положиться на университет..

Профессора хором подтвердили, что на университет можно положиться всегда, в любых обстоятельствах.

— Благодарю вас, друзья, за обещание. Мы верим, что удастся избежать войны, но должны быть готовы ко всему… А теперь вы меня извините, но дольше пользоваться вашим драгоценным обществом я не могу, меня ждет граф Турн.

Профессора посидели еще немного, но радостное настроение не возвращалось. Постепенно все разошлись по домам.

Бенедикти предложил Есениусу проводить его.

— Полагаю, что и вы должны решиться, Есениус, — проговорил он, когда они шли по затихшим улицам Старого Места.

— На что решиться? — спросил Есениус, хотя он догадывался, о чем думает Бенедикти.

— Вы ведь слышали, что говорил Будовец. Если император будет продолжать свою старую политику, неминуемо произойдет столкновение с сословиями. А я думаю, что обещание, которое мы дали Будовцу, вы считаете важным и для себя.

Есениус молча кивнул.

— Если произойдет столкновение императора с сословиями, — продолжал Бенедикти, — академия будет на стороне сословий, а значит, против императора. — Он остановился и взял Есениуса за руку. — Я думаю, что вопрос, который я вам задал, вы уже решили для себя. И я нимало не сомневаюсь, как вы его решили. Мы все считаем вас за своего. А вы пойдете с нами или против нас?

Есениус чувствовал, что на этот вопрос он не может дать уклончивый ответ. Бенедикти и с ним все остальные профессора университета имеют право знать, что он, Есениус, думает по этому поводу. Ведь они видят в нем своего друга и ничего от него не скрывают.

— Разве вы можете помыслить, чтобы я пошел против вас? — сказал доктор с упреком. — Можете рассчитывать на меня во всем.

Они крепко пожали друг другу руки.

Решение это не было для Есениуса внезапным. Может ли он остаться в стороне, если правители королевства угнетают веру, которую и он исповедует? Он считал себя борцом за истинную веру, считал, что христианский долг велит ему принять участие в борьбе против ее угнетателей.