Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга вторая)

Коммунистов — членов ячейки Бекмурад подготовил заранее: Съездил в Керки, вернулся вдвоем с уполномоченным окружной ЧК. На партийном собрании, о котором его участники были оповещены всего за час, единогласно решили: начальника отряда самообороны в Бешире Аллакули Сеитгельды с должности снять немедленно. Не ожидавший этого Аллакули даже затрясся от возмущения и пожелал немедленно отправиться в Керки — жаловаться. Его охотно отпустили вместе с приезжим уполномоченным, прикомандировав для верности еще двоих из ячейки.

Внезапно лишившись столь сильной поддержки, Абдурахман-караулбеги решил устраниться, пока не поздно.

Но Мамедша-мирахур, ободренный успехом миссии Молла-Алтыкула, не оставил задуманного и к своим сторонникам разослал гонцов с вестью: собираться у Коне-Фазыла.

И вот людно сделалось на дорогах, ведущих в глубь Кизыл-кумов. Протоптанными тропками поспешали всадники, двигались, названивая бубенцами, верблюжьи караваны. Сам «командующий», Мамедша-мирахур, прибыл со свитою до общего выступления. При первой же встрече Молла-Алтыкул сообщил: запаздывает Клыч-Мерген с отрядом.

Тревожился Молла-Алтыкул, нетерпеливо поглядывая в сторону запада. Внезапно от сердца отлегло: пыль взметнулась над дорогой. Идут! В самом деле — не успел запыхавшийся дозорный доложить, что приближается отряд всадников, как из облака пыли сперва показалась пика с конским хвостом, за ней — лошадиные морды и гривы, над ними — всадники в черных и коричневых папахах.

Полчаса спустя, после взаимных горячих приветствий, почетный гость восседал вместе с хозяевами в просторной белой юрте, поставленной чуть на отшибе. Когда гости и хозяева, опустошив блюда с пловом и облизав ладони, откинулись на подушки, Молла-Алтыкул позволил себе напомнить:

— Ты вовремя прибыл, достойный Клыч-Мерген. Сегодня пусть твои джигиты отдохнут и подкрепятся, а завтра — выступать…

— Ох-хо-хо! — расплылся в довольной улыбке гость. — Мы премного благодарны вам, почтеннейший мулла, и вам, благородный Мамедша, за любезный прием. Джигиты наши, как нам докладывают, также весьма довольны. Но примите в расчет: мы целых пять дней провели в пути. Притомились кони, да и людям нужен отдых. Дней хотя бы пяток, чтоб силы восстановить. Вы согласны?

У Моллы-Алтыкула и Мамедши разом вытянулись лица, потухли глаза. Пять дней?! Да за это время не только в Керки, в самой Бухаре проведают, что затеяли они здесь, в Кизылкумах! И Салыр, конечно, тоже не дремлет…

Первым собрался с мыслями Молла-Алтыкул.

— Мы не понимаем тебя, отважный Клыч-Мерген, — заговорил он, кося глазом на Мамедшу-мирахура, незаметно грозя ему пальцем, чтобы молчал, не вмешивался. — Отдых воинам накануне сражения необходим. Однако… Мы назначили срок. Наши сторонники лишь с учетом этого срока запаслись продовольствием, кормом для коней и верблюдов. Три дня, дольше ждать невозможно.

— Да, да! — взволнованно заговорил Мамедша. — Только три дня. Иначе все может расстроиться.

Пока они высказывались, Клыч-Мерген обдумывал, как ему поступить. Все складывалось в точности по его предположениям. На пять дней они, конечно, не согласились бы. А трех дней ему вполне достаточно, чтобы осуществить собственные замыслы, о которых никто пока не должен догадываться.

— Ну что ж, — он выпрямился, протянул руку к пиале. — Ради успеха общего дела мы готовы сократить время отдыха. Три дня — хорошо!

Трехдневная отсрочка общего выступления, предложенная Клыч-Мергеном, оказалась на руку тому, против кого замышлялся поход.

Догадлив был Салыр-непромах. Живо смекнул, что в стане его противников — как и в первый раз — нет единодушия. Про Бекмурада Сары и его людей он тоже слышал, по с ними завязывать сношения опасался. А вот Клыч-Мерген… Чуть не до рассвета Салыр совещался с Одели, верным помощником и другом. Решили: с Клыч-Мергеном начать переговоры. Человек, подходящий для этого, у них имелся. То был Молла-Язмурад, их надежный сторонник, а главное, близкий человек самого Клыч-Мергена, его шурин — брат жены, правда, покойной. Многочисленные родственники Клыч-Мергена после снятия осады Керки бежали в Афганистан, а Молла-Язмурад остался. Жил в Бурды-лыке, потом перебрался в Кизылкумы. Промышлял тем, что изготовлял и продавал «священные» амулеты.

К нему-то и поспешил расторопный джигит с письмом Салыра, которое следовало без посторонних глаз вручить лично Клыч-Мергену.

«Высокочтимому Клыч-Мергену, нашему старшему брату, от меня, младшего брата, Салыра Абдыкель-оглы, салам! Вы пришли воевать с нами, а война без крови не бывает. У вас всадники с оружием, и у меня тоже. К чему нам проливать братскую кровь? Если вам стало тесно в Каракумах, так и быть: можете неделю занимать все дороги и тропы между Коне-Фазылом и Бе-широм. Что попадет в руки — все ваше. А когда отправитесь на левый берег Джейхуна, обещаю: ни одному человеку из войска Мамедши-мирахура не дам увязаться за вами следом. В этом клянусь, и если нарушу клятву, то — да надену я траур по моим потомкам! Ответ вручите тому, кто доставит вам это письмо. С низким поклоном ваш младший брат Салыр».

С грузом амулетов, немногословный, хилый с виду, но энергичный и пронырливый Молла-Язмурад оседлал пегую кобылицу и пустился в дорогу. Вскоре без происшествий добрался до своего родственника. И был встречен им с большим почетом. Клыч-Мерген был озабочен нежданным появлением Молла-Язмурада, которого не видел почти год. Но уже после первых взаимных приветствий, расспросов о здоровье, о знакомых, родичах, затем о цели визита, сердце у него запрыгало от радости: все складывалось именно так, как он предугадывал.

— Пророк наш Мухаммед Мустафа — пусть вечно славится имя его! — в священных хадисах наказывал: правоверные да не прольют кровь друг друга, — выждав момент, между двумя глотками чая, заметил Молла-Язмурад.

— Хорошо, — как бы очнулся после глубокого раздумья Клыч-Мерген. — Передайте нашему младшему брату, отважному Салыру: мы уйдем за Аму в ночь послезавтра.

К западу от Камачи два небольших селения — Ак-Меджит и Мюрушгяр. От одного до другого верст двадцать. Зимой темнеет рано, а освещаться нечем — не то что керосину, масла не мог в то время достать дайханин-бедняк. Жгли лучину, да ведь с ней долго не засидишься. Так и в тот злополучный вечер — в обоих аулах люди потушили очаги, чуть не с петухами уснули старый и малый. Но близ полуночи конский топот разом поднял на ноги всех… Невидимые во тьме всадники вихрем промчались из конца в конец аула, спешились — и вот уже сильные руки рвут пологи кибиток, ломают прутья остовов. Трещат камышовые стены агылов, в ужасе ревут и мечутся коровы, ослы, кони, блеют овцы, воют собаки… Вопли несутся из темных, разворошенных кибиток. А всадники, молча, отталкивая женщин и стариков, прикладами винтовок загоняя в углы, сваливая наземь мужчин, хватают ковры, опрокидывают сундуки, шарят в нишах. И все, что найдут, подороже да полегче, тащат наружу, запихивают в хурджуны, толкают себе за пазуху, в голенища сапог. Слышатся отдельные выстрелы. И вдруг желтое пламя вспыхнуло, заплясало — это загорелась юрта, в которой бандиты разворошили очаг. Но вот смолкает разноголосый шум — видимо незваные гости пресытились добычей. Догорает растерзанная в клочья юрта… Только плач, стоны раздаются все громче, все слышнее…