Наталья Уланова - Лиса. Личные хроники русской смуты

Длинная пауза…

Саша уходил, а она напряжённо смотрела вслед. Смотрела и не могла избавиться от ощущения, что с каждой секундой расстояние между ними увеличивается даже не в метрах, а в днях и в годах… Словно услышав её мысли, Саша вдруг на полушаге остановился, обернулся и махнул рукой… Сверху вниз. Резко, словно командовал невидимым орудийным расчётом.

«Не хочет, чтобы я его провожала…» – поняла Лиса, вспомнив, что Саша не любит, когда на него, уходящего, смотрят из окна. Смущается, чувствует себя неловко… Объяснение увиденного имелось, но в простом взмахе его руки Лисе почему-то привиделся ещё один тревожный знак. Показалось, что именно так прощаются, когда уже не суждено встретиться.

Какое-то время она ещё стояла у окна, не представляя, что ей делать с собой и своими непонятными предчувствиями. Потом, уже в койке, почти на грани сна, перебирая впечатления прошедшего дня, Лиса вдруг поняла, что теперь есть два Баку. Один – её родной город до январских событий, где любому, не зависимо от того, кто он и какой национальности, жилось спокойно и уютно. И второй Баку, после чёрного января, в котором человек человеку – волк, если он не азербайджанец. Старшее поколение коренных жителей ещё держалось, но доведённые до истерии молодчики, окончательно запутавшись в то и дело меняющихся приоритетах и ориентирах, стали непредсказуемы. Встретив на своём пути чужака, они как будто с ума сходили. Сейчас их хлещущая через край агрессия направлена на армян, но завтра – когда тех изгонят или перебьют – примутся за русских или ещё за кого-нибудь, кто не сумеет дать отпор. Хлебнувшему вседозволенности обывателю, независимо от его национальности, интереснее и проще бороться с мнимыми врагами, под шумок захватывая жильё попавших в опалу соседей и растаскивая их имущество, чем, свернув шею тем, кто манипулирует им и его фобиями, самостоятельно зарабатывать вожделенные жизненные блага.

Революции случаются, когда граждане перестают дорожить своим государством, а число желающих поучаствовать в переделе собственности достигает критической массы. Простым людям очередное потрясение социальных устоев не приносит ни хлеба, ни лучшей жизни. Не было у истории таких прецедентов. Своё счастье люди строят упорным трудом, а не путём разрушения устоявшегося уклада, обеспечивавшего им, какую ни есть, но стабильность. Не будем спорить – установленный однажды порядок имеет свойство деградировать, устаревать. Он перестаёт соответствовать изменившимся реалиям, становится ущербным и, чем дальше, тем больше начинает нуждаться в изменениях. Порой весьма и весьма серьёзных, но не радикальных. Перестраивать что-либо лучше не на пустом месте. Глупо создавать новый мир с ноля, через тоталитарную диктатуру и беспощадный террор, и при этом надеяться, что с первых же шагов будет получаться не кровавый хаос, а нечто путное. Стабильное благополучие строят путём осторожных преобразований того, что уже есть и, худо-бедно, но работает. Революции же генетически не приспособлены к созиданию, – всегда и везде они рождают лишь разрушение и беспорядки. Именно поэтому последующее налаживание нормальной жизни никогда не бывает заслугой революционеров. Это делают те, кто, перестреляв и пересажав не способных созидать разрушителей, приходит им на смену. Те, кто своим каждодневным напряжённым трудом преодолевает устроенный отморозками хаос.

Это так, но ореолом героизма почему-то принято окружать деяния не сторонников эволюционных преобразований, а революционеров. Между тем, ничто так не меняет прежний, привычный и уютный мир, как революции.

Вам надоело жить в спокойствии и достатке? – дайте денег революционерам и пообещайте зелёный свет их бредням и безнаказанность террористических выходок.

Рискните, и привычный мир рухнет.

Там, где население не приучено к дисциплине, а стадные инстинкты обывателей традиционно сильны, крайне трудно наводить порядок, зато разруха наступает в одночасье и надолго…

По всем раскладам получалось, что Лисе уже не вернуться в тот её прежний Баку, даже оставшись в нём жить… Это невозможно, как бы того не хотелось…

Лиса была права в своих тревожных ощущениях и предчувствиях.

Два раза в одну и ту же воду не войдёшь. Теперь старый Баку остался только в её памяти.

«И предсказательница права…И Саша прав… Надо уезжать…Уезжать и больше никогда сюда не возвращаться…» – решила она и провалилась в сон, чувствуя, что к очередному кормлению проснётся окончательно разбитой и с температурой. Впрочем, температура у неё уже была. И, похоже, немаленькая… Последняя внятная мысль была о том, что советовавшая поберечься нянечка будет бурчать.

Спала Лиса беспокойно. Ей снилась заходящаяся криком голодная брошенка.

Проснулась Лиса с трудом, чувствуя себя совершенно разбитой.

«Это всё жёлтый цветок…» – вспомнила она о причине всех своих несчастий и, вздохнув, жестом подозвала заглянувшую в палату медсестру.

– Тётечка… – сказала медсестре Лиса. – Запишите там, когда будет кормление, пусть мне привозят и брошенку. У меня молока много, на двоих хватит…

В палате наступила мёртвая тишина.

– Дура… – без выражения сказал чей-то спокойный голос. – Дура и есть… Ребёнку каждый раз надо больше, чем в прошлое кормление. Не хватит тебя, глупой, на брошенку. Не справишься… – после недолгой паузы, этот же голос добавил. – Меня тоже пиши…

– И меня… – отозвались в дальнем углу.

– И меня!

– И меня!!!

1991-й год, январь. Республика Азербайджан, г. Баку

Назойливый, комариной тональности писк не утихал.

Этот, неизвестно кому принадлежавший призыв о помощи не вызывал у спящей женщины ничего, кроме досады. Ей казалось, что он алмазным сверлом проник в самую сердцевину мозга, замкнул все нервные окончания на себя и уже никогда больше не смолкнет. Женщина хмурилась, морщила покрытый мелкими бисеринками пота лоб, но цепкий, тяжёлый сон не отпускал.

Батареи в квартирах бакинцев оставались холодными уже вторую зиму. После массового исхода из города армян и русских – составлявших большинство среди городских работников коммунальных служб – отопительная система незамедлительно испустила дух. Город, а точнее – его жители, начали замерзать.

Не была исключением и Лиса. Царивший в тёмной комнате холод, каждый раз превращал сны молодой матери в настоящую пытку. Холодно было и днем, и по ночам. Но ночами выстуженность необогреваемых жилищ ощущалась с какой-то особенной силой.