Наталья Уланова - Лиса. Личные хроники русской смуты

– Шуруповёрт, говоришь? – улыбнулся в ответ поджарый. – А общественное мнение?

– Вопли тех, кто не успел, ничего не значат, – пожал плечами министр обороны. – В конце концов, победителей не судят!

– Правильно… – кивнул хозяин кабинета. – Кто победил, того и суд! Поэтому серьёзные люди в своих делах виноватых назначают заранее… – он подошёл к столу, не торопясь налил из стоявшего на нём вычурного графина стакан воды, пригубил, и, промакнув губы тыльной стороной ладони, пообещал. – Если проиграем, под суд пойдёшь ты.

Апрель-май 1992 года. По материалам российских и азербайджанских газет

Российская делегация во главе с министром иностранных дел Андреем Козыревым 9 апреля 1992 года побывала в азербайджанской Шуше. Вскоре Козырев опубликовал в «Известиях» большую провокационную статью, в которой утверждал, что 15-тысячный армянский корпус готов захватить этот город. Армянская группировка и в самом деле без проблем могла взять Шушу, но почему-то этого не делала, и тогда располагавшиеся в Шуше реактивные установки «Град» начали систематически обстреливать армянский Степанакерт. «Узнав» об обстрелах, президент Аяз Муталибов связался с тогдашним министром обороны Азербайджана Рагимом Газиевым и показно раскритиковал последнего «за безответственность и пренебрежение возможными последствиями противодействия армянской стороны». После «критики» со стороны президента обстрелы Степанакерта не прекратились, наоборот, их интенсивность стала расти с каждым днём.

Теперь Шуша была обречена.

29 марта 1992 года. Республика Азербайджан. 12 километров юго-западнее Баку. Тренировочный лагерь азербайджанской армии

Рассвело.

Сквозь пластиковое окошко в крыше ангара на проснувшихся пленников упал роящийся мириадами мелких пылинок столбик света. Сашка осторожно подставил под него ладонь и, ощутив солнечное тепло, довольно сощурился, – «Хорошо!»

Вынужденное безделье в сырой яме зиндана тяготило, но, несмотря на отсутствие каких-либо перспектив и непроходящую боль в застуженной шее, настроение было хорошим. Настолько хорошим, что ему захотелось сделать что-нибудь особенное. Что-то такое, что продлило бы это неопределённо-тёплое состояние и связанные с ним эмоции. Решение нашлось простое. Саша уселся поудобнее и достал из кармана оставленные ему листочки и шариковую ручку.

«Я, старший лейтенант Александр Боискас, изъявляю желание заключить контракт с командованием вооружённых сил Азербайджана…» – прокрутил он в голове предложенную ему накануне формулировку контракта…

– Хрен вам, сволочи!.. Ровным слоем по всей морде!.. – вполголоса прокомментировал он эту мысль и, не торопясь, аккуратным почерком, вывел на первом листе две, непонятных постороннему уму фразы: «Здравствуй, Лиса моя хорошая! Я жив, и я соскучился…»

Его послание не изобиловало пылкими признаниями и нежными словами, хотя каждая его строчка была пронизана нежностью и любовью… Каждая строчка…

На протяжении месяца Саша не раз возвращался к своему письму, и к концу апреля оно превратилось в пять заполненных убористым почерком листочков. Он написал бы и больше, но закончилась бумага. Просить листок-другой у собратьев по несчастью Саша не стал, – это выглядело бы невольным признанием своей ситуации особенной, а тешить собственный эгоизм в его, ничем от других не отличающемся положении было бы глупо и некрасиво. Выделяться можно везением или каким-нибудь талантом, а горем и неудачами не мерятся. К тому же, Сашку не оставляло почти осязаемое предчувствие, что его письмо не дойдёт до адресата, а, если и дойдёт, то через третьи руки или в чужом пересказе.

Излишние нежности при таком раскладе были ни к чему.

Его послание было похоже на исповедь. Он писал, потому что ему надо было выговориться. Человек, если он не законченная сволочь, испытывает потребность в том, чтобы его поняли. Ну, пусть не поняли, но хотя бы выслушали и попытались понять. Сашка не умел молиться, но ему было кому адресовать свои мысли. Для исповеди – вера в Бога, который осудит или, наоборот, простит за мнимые или реальные грехи – не самое важное. Важнее – возможность выговориться, предполагающая наличие кого-то близкого, способного выслушать, не перебивая. Выслушать, и понять.

Счастье – это не избыток денег, а когда твой собеседник тебя понимает.

У Сашки такой собеседник был. Он писал жене…

Писал об их семье, о них двоих и об их отношениях. О сыне, которому совсем недавно исполнился год, и обо всём, что его, Сашку, в связи с этими темами волновало и тревожило. А тревожило его многое. Привычный порядок вещей рушился, а приходящий ему на смену хаос не мог не вызывать тревоги.

Вечные ценности… Сейчас в это невозможно поверить, но двадцать лет назад духовное ценили неизмеримо выше материального. Большинству людей приоритет общественного над личным казался естественным и разумным, и в качестве акта насилия над никому не нужными свободами не воспринимался. Будущее страны, личный патриотизм и попытки философского осмысления происходящего – были такими же обыденными темами кухонных разговоров, как и рецепты домашних заготовок или приобретение бытовой техники или одежды и обуви.

Кто с кем живёт, и на какие деньги – обсуждали гораздо реже.

Люди были независтливы, а тотальное подглядывание в чужие замочные скважины, так полюбившееся нынешним любителям сериалов и реалити-шоу, ещё не стало национальным видом спорта.

Саша писал жене о воле и о долге, о жизни и её смысле. Писал о человеческой памяти и нечеловеческой подлости тех, у кого этой памяти нет. В те годы многие верили, что жить нужно честно, и что у каждой жизни должен быть смысл. И не суть, что у каждого он разный. Мы и сами разные, и это, скорее, нормально. Не нормально то, что теперь у многих этого смысла нет. Выросло целое потребительски сориентированное поколение, в жизни которого его никогда не было.

Мир становится уродливым не сам по себе. В ад и хаос он превращается лишь тогда, когда количество уродов превышает критический порог. Когда их становится достаточно много, чтобы устроить нам эти ад и хаос. Потом с этим, захлестнувшим реальность, уродством ничего не поделать, – бытие определяет сознание. Отнимите у человека вкус, и безобидный любитель вкусненького превратится в омерзительного обжору; отнимите умение различать цвета, и в городах не станет цветочных клумб, а с подоконников исчезнут горшки с кактусами и фиалками. Духовные ценности – это удивительно зыбкий мираж, который быстро рассеивается, как только мерзавцев перестают отстреливать на дуэлях. Как ни странно, но исключительно благодаря этому миражу существует и развивается цивилизация. Иначе чем объяснить тот факт, что избавившись в очередной раз от морали и нравственности, человеческое общество мгновенно срывается с катушек и превращается в озверевшее и беспощадное в проявлениях собственной нетерпимости стадо. Самое страшное существо на планете – это охваченный стадным инстинктом обыватель. К искреннему состраданию, никак не зависящему от непредсказуемых и капризных обстоятельств, способен только тот, кто сам прошёл собственную школу страданий. Проведите эксперимент: отнимите у людей способность испытывать боль, и уже никто не пожалеет плачущего ребёнка. Самовлюблённый бюргер, смысл существования которого без особых затей сводится к получению примитивных удовольствий, встретившись с чужой бедой, будет продолжать делать то, к чему привык – получать удовольствие. Для него чужое горе – не более чем очередное шоу.