Роуз Тремейн - Музыка и тишина

Он приказывает реквизировать повозку и впрячь в нее четырех «разномастных кляч». Кирстен будет выслана с позором в повозке, пропахшей рыбой. Так он и увидит ее в последний раз: повозка выезжает со двора, трясется и раскачивается на каменных плитах, и занимающийся день освещает ее отъезд.

Натягивая одежду и пошатываясь, во двор выбредают конюхи. Выводят и поят лошадей, волнение нарастает, в комнатах над конюшней загораются лампы, из верхних окон высовываются головы.

Один из зрителей — Питер Клэр. Он видит, что Король, окруженный слугами с горящими лампами, стоит посредине двора и кричит конюхам, чтобы те впрягали в повозку четырех лошадей «четырех мастей», слышит ярость в голосе Короля и понимает, что происходит что-то непредвиденное, что-то ужасное. Он быстро одевается и выходит во двор как раз в тот момент, когда к оглоблям разбитой колымаги подводят лошадей: гнедую, пегую, каурую и серую. Сбруи гремят и позвякивают, копыта выбивают искры из булыжников.

В свете движущихся ламп огромная фигура Короля отбрасывает широкую тень. Питер Клэр к нему не приближается и о том, что происходит, справляется у какого-то тощего человека.

— Это моя повозка, — говорит тот. — Король конфисковал мою повозку.

— Зачем? — спрашивает Питер Клэр.

Его собеседник невысок ростом, жилист, его лицо изнурено погодой и заботами.

— Для своей жены, — говорит он. — Отправляет ее в моей повозке ко всем чертям.

Пока повозка катится к главному входу дворца, Питер Клэр следует за ней. Он стоит в ее тени, не осмеливаясь подойти к Королю; он понимает, что его слова не повлияют на происходящее, и знает, что раз Кирстен уезжает, то, без сомнения, возьмет Эмилию с собой.

В его голове рождаются мысли о побеге и похищении. Но он знает, что ничего не может сделать. В эту странную ночь все и всё подчинены замыслу Короля, и ничто не помешает его исполнению. Однако он незаметно входит во дворец, приближается к комнатам Кирстен и, слыша, как она кричит на своих женщин, зовет Эмилию по имени.

Но на пороге появляется не Эмилия, а Кирстен. Она вся в черном, и в первом свете дня, проникающем в окна Росенборга, лицо ее призрачно бледно, в руке зажат шелковый кнут, которым она ударяет по стене.

— Лютнист! — визжит она. — Отправляйся к своей Ирландской шлюхе! Эмилия моя, она все, что у меня осталось, и ни один мужчина не заберет ее у меня!

Не обращая внимания на разъяренную женщину, ее оружие и слова, он снова зовет Эмилию, и на какое-то мгновение она появляется с охапкой одежды Кирстен в руках, но она молчит и лишь смотрит на него из полумрака. Тогда Кирстен ударяет его кнутом по руке.

— Уходи! — остервенело кричит она. — Возвращайся в Ирландию, ты никогда больше не увидишь Эмилию!

Чувствуя, что дыхание оставляет его, Питер Клэр отдергивает руку, и когда снова поднимает глаза, Эмилии уже нет.

В начале шестого тем сентябрьским утром повозка торговца рыбой с Кирстен, Эмилией и вещами, которые они успели собрать за отведенное им время, выезжает из ворот Росенборга.

Остальные женщины остались во дворце и сейчас столпились дрожащей стайкой у ворот, глядя, как раскачивающаяся из стороны в сторону повозка ползет по дороге и скрывается из вида. Но и когда она скрылась, они не двигаются с места и растерянно смотрят друг на друга. Недалеко от них Питер Клэр горестно различает занимающийся день.

Но Король не обращает на этих людей никакого внимания и не задерживается. Всем своим существом он вдруг ощущает усталость и изнурение, каких никогда не знал раньше. Он идет прямо в спальню, закрывает окно и, не снимая одежды, засыпает глубоким сном без сновидений.

Нет, водопад не остается вечной ледяной завесой. (В апреле поток оживает, и, минуя зеркальный порог, вместе с покрытой белой пеной водой вниз падает осыпь лета — цветень и пыль, мухи-однодневки и семена. А сейчас на поверхности реки плавают первые осенние листья.) Но шума водопада, кажется, никто не слышит.

Они стоят к северу от него, там, где вырыты могилы для людей, которые прибыли из самых разных мест, для тех, у кого ничего не было, ни бумаг, ни жен, ни каких-нибудь стоящих вещей, для тех, чьи тела нельзя было вернуть туда, откуда они пришли, поскольку, откуда они пришли, никто не знал. До этих несчастных когда-то дошли слухи про то, что на серебряных копях есть работа. Они пришли через снег и лед, и инженеры наняли их. Они погибли во время взрыва, и то, что от них осталось, похоронили в Исфоссе, в той самой скале, что их убила. Гробовщик сколотил деревянные кресты, и их поставили над могилами, для прочности обложив со всех сторон камнями. На крестах написаны имена, под которыми люди знали погибших: Здесь лежит Ханс, который умер в копях Его Величества августа второго дня 1629. Здесь лежит Миккель. Здесь лежит Нильс…

На склоне горы в основном видны женщины; они смотрят на обвалившиеся камни и на чрева туннелей, откуда останки погибших были наконец извлечены на свет Божий. Вокруг них лишь мертвая тишина — тишина ушедших. Это жены и матери мужчин из Нумедала. Неподвижно стоят они в черных одеждах, вспоминая тот день, когда Король прибыл сюда и сказал, что им достанется доля будущих богатств, вспоминая, как завладели их воображением эти мечты, как уговаривали они своих мужей и сыновей бросить работу, которой те занимались, и стать шахтерами.

Блеск воображаемого серебра освещал мрак их убогих жилищ. За едой они говорили только о серебре. Когда мужчины приходили с работы, они осматривали их руки, ища следы серебряной пыли. И вряд ли среди них найдется хоть одна, у кого не было бы маленького кусочка серебряной руды, который шахтер тайком вынес из копей в сапоге или даже в своем теле с тем, чтобы потом отыскать его в ночном горшке в виде окаменевших фекалий.

Женщины держали эти кусочки в раскрытых ладонях.

— Это? — спрашивали они. — Эта крупица камня?

— Да, — слышали они в ответ. — За то, что я его взял, меня могли посадить в темницу, так что держи его подальше от глаз и никому о нем не рассказывай до тех пор, пока шахта не истощится и инженеры не уедут.

Шахта не истощилась. Еще и поэтому вдовы и скорбящие дочери стоят и смотрят на нее. В тишине, нарушаемой лишь криком орла, который иногда принимается торжественно кружить над их головами, они пытаются понять то, что невозможно понять — тайну горы. Когда снова придет зима, снег покроет то место, куда люди вошли и откуда уже не вышли живыми. Снег превратится в ледник, и ни один из тех немногих путников, которые бывают здесь, никогда не узнает, какое богатство скрывается за этим белым покровом.