Раффи - Хент

Мрачное лицо Вардана точно просияло, он поднял свой грустный взор к небу как бы с мольбою и благодарностью к всевышнему.

— Чем же все кончилось? — спросил он.

— Защищаться в недоступных горах хотя и трудно, но все же было бы возможно, если б мы имели дело только с курдами; но нас осаждали регулярные войска. Быть может, благодаря недоступным горам Армении, защищавшим нас, мы и тогда сумели бы удержаться, но пришла новая беда: недостаток в пище и вообще в припасах — этот непобедимый враг, против которого мы были бессильны. Изредка наши молодцы спускались с гор и, нападая на ближайшие курдские деревни, кое-что приносили. Но удавалось это очень редко: курдские деревни были пусты, так как их жители ушли со скотом на дальние горные пастбища. Само собой разумеется, что такое положение не могло продолжаться долго; вокруг нас не осталось ни одной армянской деревни, откуда мы могли бы ждать помощи хотя бы съестными припасами.

Неприятель же все теснил нас. Тогда наши выказали необыкновенную храбрость. В одну ночь они прорвали окружавшую их цепь и прошли через неприятельский лагерь. Не забывайте, что это были не одни храбрецы-мужчины, отважившиеся на такой дерзкий и смелый шаг, — с ними были их жены, дочери и маленькие дети.

— Куда же они направились потом? — спросил Вардан с нетерпением.

— Перешли турецкую границу и отправились в Персию; но дорогой им пришлось немало бороться против разных невзгод.

— Значит, ты приехал из Персии?

— Да.

— Что ты намерен делать теперь? — спросил Вардан.

— У меня одно желание, и, я думаю, ты разделишь его, — ответил Мелик-Мансур с сосредоточенным видом. — Нужно постараться облегчить участь беженцев, чтобы все они поголовно не погибли от голода и болезней. Я уверен, что русские, собравшись с силами, вновь завладеют оставленными ими землями. Тогда в тех местах снова воцарится мир, и мы должны употребить все усилия, чтобы алашкертцы и баязетцы могли возвратиться в свои места. Для будущего Армении было бы большим несчастьем, если бы две пограничные провинции — Алашкерт и Баязет — освободились от армян и населились дикими курдами.

— Ты думаешь, эти провинции навсегда останутся в руках русских?

— Быть может, после заключения мира они перейдут опять к туркам, но тогда, я в этом уверен, условия изменятся, и больше подобные беспорядки не повторятся; разбитый турок опомнится. Есть у меня еще и другая надежда…

Разговор их прервала старуха, вошедшая доложить о приходе какого-то монаха. Вардан, думая, что он пришел от отца Ованеса, попросил старуху впустить его.

Вошел священник села О… — отец Марук.

Завтрак был уже окончен, и на столе стояло несколько пустых бутылок, когда пришел священник. Вардану очень тяжело было встречаться с этим человеком, причинившим столько неприятностей ему и Салману; но обстоятельства примиряют человека с врагом. Убитое выражение его лица, изношенное старое платье, превратившее служителя божьего в нищего, жалкий вид этого несчастного заставили Вардана забыть старую ненависть. Кроме того, он должен был услышать от священника сведения о семье, судьба которой его так тревожила.

— Не отец ли Ованес направил вас сюда? — обратился Вардан к Маруку, попросив его сесть.

— Да, отец Ованес, — ответил тот и присел к столу.

Вардан наполнил стакан и поднес ему, тот выпил, благословляя. Возбуждающий напиток подействовал на него, как живительная роса на поблекшее от жары растение. Неподвижное лицо батюшки немного ожило; заметив это, Мелик-Мансур спросил, не желает ли он закусить.

— Со вчерашнего дня ничего не ест, — ответил священник таким жалобным голосом, что нельзя было не пожалеть его. Мелик-Мансур приказал старухе подать ему завтрак.

Вардану не легко было начать расспросы. Он находился в таком состоянии, в каком может быть человек, которого обокрали за время его отсутствия. Возвратясь домой, он находит дом пустым; но все ценное, что у него есть, где-то зарыто, и он надеется, что воры туда не проникли. Осторожно приближается он к своему тайнику и с трепещущим сердцем стоит перед ним, не решаясь открыть. Его охватывает ужас при мысли о том, что станет с ним, если он найдет свой тайник пустым; ведь он лишится тогда последней надежды, единственного утешения.

В такой нерешительности находился и Вардан.

Он еще надеялся найти Лала. От одного слова священника зависело его счастье или вечное горе.

Было ли у него столько сил и твердости, чтобы устоять против удара, который могли нанести ему слова священника? Страшные предчувствия терзали его душу, и у него не хватало сил ни о чем спросить отца Марука.

Мелик-Мансур не знал ничего об отношениях Вардана и Лала. Он даже не был знаком с семьей старика Хачо; но, заметив беспокойство товарища, спросил:

— Ты хотел поговорить о чем-то с отцом Маруком, быть может, я…

— Нет, ничего тайного я от тебя не имею, — сказал Вардан и обратился к батюшке:

— Батюшка, передали ли вы список своего прихода отцу Ованесу? Я хочу знать, есть среди переселенцев кто-нибудь из села О…? Сколько их, и где они теперь?

— Чудак! Кто же остался из моего прихода? — ответил батюшка таким тоном, точно разговор шел о курах. — Я сочту тебе по пальцам, кто из них жив и где теперь бродит.

Вардан задрожал всем телом.

— Разве перебили всех? — спросил он побледнев.

— Не скажу, чтобы всех, но все же почти никого не осталось. Что с ними стало, я и сам не знаю. Не дай бог никому того, что случилось с селом О… Это было за грехи наши. Село наше превратилось в Содом и Гоморру, с неба валил огонь и пожирал все. Кто спасся от огня — попал в плен либо пал под ножом курда. Все это случилось в одну ночь. К утру село представляло пепелище. Потерял и я все, что имел, рухнули и мои надежды… Томас-эфенди, пусть благословит его господь, хотел помочь мне, но и он не успел… Остался я нищим. Видите, в каком я положении! — И он указал на свое рубище.

На глаза священника навернулись слезы, и он начал горько рыдать. Вспомнил ли он невестку свою Зуло и ее детей, которых не оказалось среди беженцев, или дьячка Симона и его жену — свою родную дочь, которые тоже затерялись среди всеобщей паники? Мучило ли его страдание народа, пастырем которого он был и гибель которого описал с таким равнодушием? Нет, не эти причины вызвали в нем слезы: он вспомнил о деньгах, которые предстояло получить ему от своего прихода. Вардан ничего не знал об этом, а потому и не обратил особенного внимания на слова батюшки.

Вардан все еще не решался продолжать расспросы и в душе радовался, что священник, увлекшись воспоминаниями, отдалялся от мучившего вопроса. Вардан, выпил стакан вина, словно стараясь заглушить им сердечную боль, но вино, как масло, подлитое в огонь, еще более растравило его раны и усилило его страдания.