Мухаметжан Етеибаев - Болатбек

Слезы лились по его лицу, и он не утирал их.

Каражан ехал верхом по зеленому склону джейляу. Под ним был вороной конь с белой звездочкой на лбу, и Каражан уверенно и красиво сидел в седле, глубоко вдев ноги в стремена.

Болатбек, пришедший к роднику за водой, долго смотрел вслед всаднику, пока тот не скрылся из глаз. Только тогда поставил он ведро на землю. То же сделали и две женщины, они пришли за водой не с гор, как Болатбек, а снизу, из аула.

— Да, Каражан настоящий мулла, — сказала одна из женщин, проводив всадника взглядом. — Если б не он, моя бедная сестра не жила бы уже на свете. А он брызнул водой, пошептал — и она сразу пришла в себя.

— Настоящая молитва всегда помогает, — согласилась вторая женщина. — Только надо, чтоб ее правильный человек сказал. Вот моя тетя… Такая набожная, прямо святая. С утра до вечера одно слышишь: «Аллах, будь милостив», «Аллах, будь великодушен»… Намаз [10] Намаз — молитва. делает по пять раз в день и никогда у Аллаха для себя самой ничего не просит. Всегда для других, только для других. И для мертвых, и для живых. «О, создатель, — молит, — будь опорой и тем, кто там, и тем, кто здесь!» Я, бывало…

Но первая женщина перебила ее: она ведь еще не все сказала о Каражане.

— Нет никого святее муллы, — продолжила она. — Настоящий мулла, если захочет, воду заставит против течения идти… Вот Каражан такой и есть, клянусь Аллахом! Он и молитву читает молча, только губами шевелит. Так делают все настоящие муллы, можешь мне поверить… И долго читает, не то что другке — скажут первые слова, а дальше не знают ничего, кроме «иншалла, иншалла»…

Женщины долго еще болтали, пока одна из них не спохватилась, что дома дел по горло.

— Пойдем, женеше [11] Женеше — уважительное обращение к женщине. , — сказала она. — Мой муж давно уж, наверное, коров пригнал с пастбища.

Болатбек не в первый раз слышал имя Каражана и видел его не впервые, даже имел случай поближе познакомиться с ним. И нельзя сказать, что знакомство пришлось Болатбеку по душе… Нет, совсем ему не нравился этот набожный и благообразный мужчина.

…О Каражане в их ауле Онжылдык говорили по-разному. Одни рассказывали, что был он раньше очень богатым человеком, настоящим баем, держал сотни коров, лошадей, овец, на него работала уйма батраков — пасли его стада и табуны. Когда в Казахстан пришли Советы, он угнал весь свой скот через горы в Киргизию. Там все продал, переждал, пока раскулачивать кончили, и вернулся обратно как ни в чем не бывало. Мол, я бедный, простой человек, никому зла не делаю, зато грамотный, молиться умею, как настоящий мулла… Да никакой он не мулла, притворяется только! А читать-писать и правда умеет. Но ведь этого недостаточно, чтобы считаться хорошим человеком… Хитер он, как кошка, про которую говорят, что она видит все даже с закрытыми глазами… Теперь он и в колхоз пролез, пастухом стал… А что у него за душой — кто знает…

Другие судили о Каражане так:

«Э, ведь он тоже человек, тоже под небом ходит.

У него тоже семья есть. Вернулся же все-таки в родные края, не забыл свою землю, родственников. Чего же вы от него хотите?»

А третьи рассуждали примерно как та женщина, чьи слова слышал Болатбек только что возле родника. И таких было тоже немало.

…Впервые Болатбек увидел Каражана на джейляу. Это случилось к концу лета, когда сюда перебрались еще несколько семей из другого аула и поставили своя юрты.

Каражан ему сразу не понравился: показался недобрым, заносчивым, и Болатбек никак не мог понять, почему к нему с таким почтением относятся многие люди.

Как-то ранним утром Болатбек услыхал, как бабушка Аккыз в сердцах проговорила, войдя в юрту:

— Негодный человек! Да отвратится от него милость Аллаха! А еще его слугой называется… Не жалеет совсем мальчонку… Замучил бедного…

— Ты о ком, бабушка? — спросил Болатбек спросонок. Воркотня Аккыз разбудила его, но вставать еще не хотелось, так приятно было лежать на мягкой подстилке, ловя сквозь полузакрытые веки первые, еще несмелые лучи солнца. — Кого ты ругаешь?

— Никого. Не стоит он даже слов… Спи, Болат… — И бабушка Аккыз опять вышла, чтобы растопить наружный очаг.

Но Болатбеку уже расхотелось спать, он вскочил с постели и пошел вслед за бабушкой.

Солнце еще опиралось на горы, оно только-только начинало свой путь по небу, его розовый свет обволакивал зубчатые скалы и растекался дальше, ниже, пробираясь во все лощины и ущелья. Скоро оно оторвется от гор, повиснет в небе раскаленным шаром, и его резкие, беспощадные лучи высветят каждую травинку, каждый камешек под ногами.

Как красиво, хотя и повторяется это почти каждый день… Но у Болатбека не было ни времени, ни желания любоваться красотой: то, что он увидел и услышал, больно кольнуло его душу, словно происходило с ним самим.

По мягкому зеленому ковру луга, спотыкаясь, бежал босой, оборванный мальчишка, по виду ровесник Болатбека. Бежал он не по прямой, а петляя — пригибаясь, увертываясь. Нет, он не игру себе такую придумал в это раннее утро — он убегал, увертывался от преследования. За ним гнался разъяренный высокий мужчина с камчой в руке. Временами он настигал мальчика, и тогда плеть с силой опускалась на его спину.

— Баранья голова! Шелудивый пес! — кричал мужчина. — Не смей убегать от меня! Ты должен получить сполна!.. Попробуй еще хоть раз не досчитаться одной овцы, я с тебя шкуру сдеру! Сын шакала!

— Не надо, ага, не бейте!.. — всхлипывал мальчик. — Я ведь на минуту заснул… Овца нашлась… Ой, больно!

— Если б не нашлась, я с тобой по-другому бы говорил!.. Иди занимайся делом…

Мужчина повернулся и зашагал к своей юрте. Это и был Каражан.

Утирая слезы, мальчик побрел вниз по склону. Тонкая рваная рубашка прилипла к спине.

Бабушка Аккыз высыпала из таза кизяк возле летнего очага. Вздохнув, она сказала:

— Видишь, Болат? Нелегко быть сиротой. Кто хочет, обидеть может, и заступиться некому.

— У меня тоже нет родителей, — сказал Болатбек. — Но меня ведь никто не бьет.

— Иншалла, у тебя есть сестра, брат. Мы с дедушкой… Ты не один под этим небом.

— А кто этот мальчишка? Батрак Каражана?

— Батраков сейчас нет. Он его племянник. Кадыркул зовут…

— Я бы никогда не дался, — сказал Болатбек. — Попробовал бы он… я…

— Какие слова ты говоришь? Он старший. Что тут можно поделать? Если Аллах сотворит человека плохим или злым, ничего уже не переменить.

— Пускай старший, — упрямо повторил Болатбек, — не должен он так… я ему скажу…

— Замолчи! — прикрикнула Аккыз. — Аллах тебя накажет за такие слова… Не нам вмешиваться в то, что не нами установлено…

Болатбек не стал спорить с бабушкой, но чувствовал, что не может смириться. Пусть удары падают не на него, он ощущал их на своей спине. Несчастный, покорный вид Кадыркула не давал ему покоя, в ушах звучали его жалобные вопли.