Сергей Максимов - Путь Грифона

Директива командующего Южным фронтом М.В. Фрунзе также не допускала никакого двоякого толкования: «Ставлю армиям фронта задачу – разбить армию Врангеля, не дав ей возможности отступить на Крымский полуостров и захватить перешейки. Во исполнение общей задачи правобережная армия должна отрезать противнику пути отступления в Крым и наступлением на восток разбить резервы Врангеля в районе Мелитополя».

На этом ясность заканчивалась и начиналась неясность практического исполнения. И зримое проявление этой неясности – «особое мнение» командования Первой конной армии. Началось с того, что Будённый, армия которого совместно с 6-й армией должна была выйти к крымским перешейкам, отрезая противнику пути отхода, разослал план свой. Разослал по трём главным в то время адресам советской республики: председателю Совета народных комиссаров В.И. Ленину, председателю Реввоенсовета республики Л.Д. Троцкому и главнокомандующему Красной армии С.С. Каменеву.

Командующий Южным фронтом Фрунзе удостоился только копии послания. Суть плана Семён Михайлович изложил в своих мемуарах: «Следовало прежде всего ликвидировать Мелитопольскую группу. Иначе противник, подавшись правее Александровки, пропустит наши части через Перекоп в Крым и отрежет их. Закроет ворота. Настораживало и то, что Врангель при осаде нами Перекопа мог ударить в тыл нашим частям».

Получив по прямому проводу нагоняй от главкома Каменева за то, что он обращается со своими предложениями по нескольким адресам, «тогда как они должны быть посланы лишь по оперативной линии», Будённый не успокоился. Теперь он обращался к Троцкому с просьбой подчинить свою армию не командованию Южного фронта (Фрунзе), а непосредственно главкому (Каменеву). Троцкий отмолчался. Лопнуло терпение и у Фрунзе. «На основании телеграммы главкома, вверенная вам армия поступила в моё подчинение», – раздражённо телеграфировал Михаил Васильевич 22 октября в штаб Конармии. На другой день, 23 октября, главком Каменев своим предписанием вызвал Будённого в Харьков, чтобы «установить полное понимание». Не тут-то было. «Вместо меня выезжает в Харьков член РВС Ворошилов», – наложил свою резолюцию Семён Михайлович.

Никогда, ни до, ни после, таким инициативным, таким строптивым и не дисциплинированным одновременно Семён Михайлович Будённый не был. Но всё становится на свои места, если знать, что происходило в армии до этого. Если знать, что Первой конной предстояло стоять насмерть на пути рвущихся из окружения в Крым врангелевцев. Предстояло геройски погибнуть. Будённый и Ворошилов это поняли и сделали всё, чтобы устраниться от этой сомнительной чести. А их недруги забыли одну важную деталь. Забыли, что в списках Первой конной находился один примечательный боец, награждённый почётным революционным оружием – саблей. Надпись на клинке гласила: «Конная армия – своему основателю, красному кавалеристу 1-го эскадрона 19-го полка 4-й кавдивизии И.В. Сталину». И был награждён Сталин этой саблей ещё в 1919 году.

В эти дни Сталину, знавшему, что происходило в Конармии, на фоне упрёков в зверствах конармейцев, пришлось жалеть о том, что и он в своём интервью газете «Коммунист» от 24 июня тоже основательно замарался… Разве можно было похваляться тем, что только вторая польская армия во время летнего наступления «потеряла свыше одной тысячи человек пленными и около восьми тысяч человек зарубленными!» Да ещё и добавить: «Последняя цифра мною проверялась из нескольких источников и близка к истине, тем более что первое время поляки решительно отказывались сдаваться, и нашей коннице приходилось буквально пробивать себе дорогу». И уж совсем кровожадно и не интернационально воспринимались его слова о судьбе третьей польской армии… «Треть армии (всего в третьей польской армии насчитывалось около двадцати тысяч бойцов) попала в плен или была зарублена; другая треть её, если не больше, побросав оружие, разбежалась по болотам, лесам – рассеялась».

Гражданская война заканчивалась. С чем Сталин из неё выходил? С набором должностей и постов? С авторитетом? Это почти ничего не стоило без опоры на конкретную вооружённую силу. Попытку создания такой силы под вывеской «военных резервов республики» Троцкий решительно пресёк в зародыше. Но у Сталина сформировалось понимание, что после разгрома Врангеля внутрипартийная борьба примет самый ожесточённый и беспощадный характер. И не тогда ли впервые пришёл ему на ум тезис об усилении классовой борьбы по мере построения социализма? Другое дело, что определение этим классам он не дал. Но те, кому надо было понять, поняли, о чём это он…

Совсем, казалось бы, в другой сфере человеческой деятельности находились мысли бывшего командующего Западным фронтом М.Н. Тухачевского. В мастерской, оборудованной в своём личном вагоне, он «доводил» до готовности новую скрипку. Первая же примерка (натяжка) струн выявила скрытый дефект. Трудно было понять, ошибка ли это в расчётах или же следствие торопливости, но инструмент получался фальшивым. Неудачная скрипка. «Проще разбить и начать создавать новую, чем исправить дефект, который носил какой-то технологический характер», – понял будущий маршал. Сибирскую традицию закончить военную операцию вместе с новой, удачной скрипкой Тухачевскому ни сейчас, ни потом закрепить не удалось. Михаил Николаевич беспощадно расхлестал заготовку инструмента о верстак.

13 ноября 1920 года, когда Вторая конная армия Миронова была уже в Симферополе, когда согласно приказу Врангеля в крымских портах началась погрузка на пароходы частей белой армии, Первая конная только вступала в Крым.

– Вот, Семён, где-то здесь и наши с тобой бойцы сейчас лежали бы, – указав рукой на многочисленные окоченевшие трупы красноармейцев перед Турецким валом, проговорил Ворошилов.

– А может быть, и мы с тобой вместе с ними тут легли бы…

– Нет. Нас с тобой где-нибудь ещё раньше шлёпнули бы…

1943 год. Апрель. Красногорск – Москва

Многие значительные, труднообъяснимые, иногда парадоксальные события предшествовали этому поручению Сталина. Первый допрос командующего шестой немецкой армией в Сталинграде Фридриха Вильгельма Эрнста Паулюса производил генерал Михаил Степанович Шумилов. Командующий русской шестьдесят четвёртой армией не испытывал трепета перед новоиспечённым фельдмаршалом. В воспоминаниях связистки его штаба Марии Ермаковой генерал предстаёт человеком не особо почтительным к высокому званию пленника. Начал с того, что одёрнул немца, когда тот приветствовал его привычным «хайль». Кажется, будь на то его воля, ордена и знаки различия он приказал бы сорвать с Паулюса без всяких разговоров. Но ему, фронтовому генералу, нужно было вырвать из пленного только приказ о капитуляции. Что оказалось не так просто сделать.