Сергей Максимов - Путь Грифона

– Вы очень хорошо говорите на немецком языке.

– Судьбе было угодно, чтобы я дважды воевал с вами. И в прежнем и нынешнем главных штабах изучали и продолжают изучать немецкий язык.

– О каких штабах вы говорите? Я вас не понимаю, – в этот раз искренне воспользовался дежурной фразой Паулюс.

– Я причислен к русскому Генеральному штабу с четырнадцатого года.

– В каком звании вы закончили первую нашу войну? – продолжал удивляться пленный.

– Полковник.

Паулюс закончил ту войну капитаном. Но не это в тот момент поразило фельдмаршала. И даже не то, что они с этим русским, вероятно, ровесники. Был он удивлён тем, что в нынешней русской армии служили ещё царские офицеры. Да ещё и Генерального штаба. Выходило, что не только Геббельс нагло врал про разгром командных кадров Красной армии. Врала и немецкая разведка…

Суровцев, в отличие от собеседника, знал, что он младше Паулюса на три года. Как знал он и то, что кадровый разгром произошёл не в 1937–1938 годах, а намного раньше. Он в тот момент подумал: «А что могло бы быть, если бы в нынешней русской армии оказалась хотя бы малая часть прежнего офицерского корпуса царской России? Может быть, нынешняя война никогда бы и не началась…»

– Напишите письмо родным, – прощаясь после той первой встречи, сказал он фельдмаршалу, – они ничего о вас не знают.

За первой встречей последовала вторая, и третья, и четвёртая. Наконец, встреча сегодняшняя, которую ещё предстояло осмыслить, чтобы доложить руководству результат. Ни на секунду не прерывая размышлений, он возвращался в Москву.

Не доезжая примерно полкилометра до железнодорожного переезда, упёрлись в хвост воинской колонны. Черепанов, не мудрствуя лукаво, погнал машину в обгон гружёных полуторок. Пока не упёрся в пробку уже из легковых автомобилей.

Не один водитель и помощник Суровцева оказался таким «умным». Перед железнодорожным переездом скопилось с десяток машин. И теперь их пассажиры, как это водится в армиях всех стран, непроизвольно стали выяснять, кто из них старше если не по званию, так по должности. Пока все вместе они не принялись кричать на капитана-пограничника, стоявшего у шлагбаума в сопровождении бойцов в зелёных фуражках и вооружённых автоматами. Причиной такого единодушия стало требование предъявить для проверки документы. И если без вины виноватый командир пытался что-то спокойно объяснять, то находящийся тут же пограничный пёс непрестанно громко лаял, несмотря на все попытки проводника его утихомирить. «Придётся вмешиваться», – понял Сергей Георгиевич. Он вышел из машины и отправился к переезду. Устало отвечая на воинские приветствия, подошёл к пограничнику.

– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Родионов, – представился капитан. – Район оцеплен в связи с проведением войсковой операции. Имею приказ проверять документы и никого не пропускать до пятнадцати ноль-ноль.

Сергей Георгиевич поздоровался с капитаном за руку. Присутствующие командиры молча со стороны могли наблюдать, как генерал достал из внутреннего кармана удостоверение и предъявил его. Пограничник еще раз поприветствовал генерала отданием чести. В этот раз приветствуя представителя НКВД.

– Парашютисты, товарищ генерал, – вполголоса сообщил пограничник.

– Давно вы здесь?

– С рассвета. Сейчас по рации сообщили, что взяли одного. Ещё двое где-то бегают. Как им объяснишь, – взмахнул он рукой в сторону командиров, – что это – парашютисты-диверсанты!

«Действительно, объяснять бесполезно. Даже армейские командиры не могут себе представить, насколько это опасно – столкнуться на большой дороге с настоящими диверсантами. К тому же с диверсантами, со всех сторон окружёнными и которым нечего терять», – мысленно согласился Суровцев. В сентябре 1941 года ему самому пришлось побывать в роли разведчика-парашютиста. И чем это закончилось для немецких фельдъегерей, вставших у него на пути, и вспоминать не хотелось.

– Товарищи командиры, – обернувшись, обратился он к присутствующим, – приготовить документы для проверки. Выполняйте приказ, – приказал он уже пограничнику.

– Всем отойти от переезда! – уверенно в свой черёд приказал командир в зелёной фуражке.

Пограничный пёс перестал лаять. Суровцеву даже показалось, что он посмотрел на него с признательностью во взгляде. Ещё и тонким писком сопроводил взгляд умных собачьих глаз. Получилось, что поблагодарил…

– Давай в объезд, – сказал генерал Черепанову.

Парашютистов в Подмосковье в последнее время вылавливали немало. Но то что этих искали именно между Москвой и Красногорском, не могло не настораживать. Наверное, он правильно сделал, что приказал сегодня готовить Паулюса и приближенных к нему генералов к эвакуации в более глубокий тыл. Впрочем, и весь район был привлекателен для вражеских лазутчиков. Здесь и Волоколамское шоссе, и Калининская железная дорога. Тушинский и Ходынский аэродромы. Спать расхотелось. Утренний разговор с Паулюсом заново воспроизводился и проявлялся в сознании.

– Вам не кажется странным, что русский генерал знает о немецкой революции восемнадцатого года больше, чем немецкий фельдмаршал? – не скрывая раздражения, спросил он сегодня Паулюса.

– Дело военных – война, а не политика, – сухо ответил фельдмаршал.

– Прекрасно. Я обещал вам показать полный текст перемирия между Германией и Антантой. Освежите память.

Документ на немецком языке был извлечён из папки и выложен на стол. Абзацы нескольких статей договора были подчеркнуты красным карандашом. Фельдмаршал с изумлением, точно впервые, читал выделенные строки документа, датированные ноябрём 1918 года:

«Статья 4. Уступка германской армией следующего военного материала: 5 тысяч пушек, 25 тысяч пулемётов, 3 тысячи миномётов и 1700 аэропланов…

Статья 7…Уступка союзникам 5 тысяч паровозов, 150 тысяч вагонов и 5 тысяч грузовиков…

Статья 9. Содержание оккупационных войск в Рейнских землях (не включая Эльзас-Лотарингии) будет на обязанности германского правительства.

Статья 10. Немедленная репатриация без взаимности… всех военнопленных, принадлежащих к армиям союзников…»

Паулюс растерялся от заново открывшейся ему трагической и чудовищной картины уничтожения немецкой армии 1918 года.

– Ответьте как военный, – не дал ему прийти в себя Суровцев, – без всякой политики. Это договор о перемирии? Обратите внимание на передачу Антанте немецкого флота. «Десять линейных кораблей, шесть тяжёлых крейсеров, восемь лёгких крейсеров, пятьдесят эсминцев, сто шестьдесят подводных лодок». Это перемирие? Это – безоговорочная капитуляция. И кто же победитель в той войне?

– Откуда у вас эти данные? – скорее для того, чтобы хоть что-то сказать, нежели руководствуясь здравым смыслом, спросил пленный.