Алла Кроун - Перелетные птицы

Американец вел свой «фиат» медленно, искусно маневрируя между бесчисленными велосипедами, тачками, велорикшами и трамваями. Когда машина свернула с Банда, Михаил указал на угловое здание.

— Это знаменитый Шанхайский клуб, самый роскошный в городе. — Он бросил быстрый взгляд на Уэйна и добавил: — Говорят, там самый длинный бар в мире. Клуб опекают английские и американские богачи.

Надя посмотрела на затылок Уэйна.

— Твой друг не понимает русского, пожалуйста, извинись от нашего имени и скажи, что наш отъезд из Харбина был неожиданным, поэтому у нас не было времени выучить английский.

Михаил кивнул.

— Я так и понял по вашей телеграмме. Подробностей я выпытывать не стану, но могу и сам догадаться.

Чем дальше ехали, тем сильнее становилось впечатление, что находятся они в каком-то европейском городе. Китайские торговцы исчезли, и теперь повсюду были мостовые и засаженные деревьями бульвары. Вокруг безмятежно раскинулась французская концессия с ее величественными зданиями, находящимися в глубине дворов за бамбуковыми заборами. Вскоре широкая Авеню Эдуарда VII плавно перетекла в Авеню Фош. Пока машина медленно катилась по многолюдным улицам, Надя читала вывески на домах: Авеню дю Руа Альбер, Рут Ратар и, наконец, Рут Лортон. Автомобиль притормозил, въехав на узкую мощеную улочку между двухэтажными жилыми домами с желтыми оштукатуренными стенами, каждый из которых имел собственный вход, и остановился у номера 16. Две ступеньки к двери — и вот они уже внутри. Сразу за дверью, справа, начиналась лестница на второй этаж, а впереди был темный коридор, ведущий в гостиную. Повернув направо, можно было попасть в маленькую кухню. Под лестницей расположился темный чулан.

Наверху оказались большая спальня и еще одна уютная комнатка с кроватью, письменным столом и единственным стулом. Короткий коридорчик вел в ванную.

В помещении было темно, дубовую мебель от пыли защищали чехлы в цветочек. Единственное окно выходило на посыпанный песком двор, за которым виднелся черный ход высокого многоквартирного дома.

Встретила их горничная-китаянка с лоснящимся желтым лицом, черными волосами, завязанными сзади в узел, и подобострастной улыбкой.

— Я нанял ее, чтобы вам не пришлось сразу с дороги заниматься хозяйством. К тому же она знает, где что купить.

Все четверо сели за стол. Надя с удивлением наблюдала за китаянкой, которая, беспрестанно кланяясь и улыбаясь, подала чай. Поручив Михаилу переводить, Сергей стал расспрашивать Уэйна о местных больницах и о возможности обзавестись собственной практикой.

Надя, хотя и пыталась вспомнить английские фразы, которым Вадим учил ее в Петрограде, Уэйна не понимала, потому что говорил он с сильным американским акцентом, непривычно гортанно выговаривая «г». Даже несмотря на перевод Михаила, суть их разговора ускользала от нее. Ей показалось, что воздух вдруг стал спертым, и неожиданно мрачная мебель, вся комната, незнакомый американец и заискивающее лицо горничной — все пришло в движение, закружилось у нее перед глазами… Голоса превратились в неразборчивый гул. Надя сложила руки на столе, упала на них лицом и разрыдалась.

— Простите… Простите меня! Я не знаю, что со мной…

Никогда еще Надя не привыкала к новому месту так тяжело. Она узнала, что их дом расположен в самом сердце русского оазиса в Шанхае, но даже после этого у нее не возникло ощущения, что она живет в частичке России. В их доме обитали и другие русские, но китайских семей здесь было не меньше, и, каждый раз выходя на улицу, она видела больше китайцев, чем европейцев. Не помогали и надписи кириллицей в витринах магазинов на главной городской улице — Авеню Жоффр, потому что рядом были надписи на английском и китайские иероглифы. Правда, в двух кварталах, на Рут Поль Анри, была православная церковь, и еще на квартал дальше находилась частная русская библиотека, но и эту картину портила широкая немощеная аллея за храмом, которая соединяла Поль Анри с Жоффре. Там грязные китайские дети и бедняки копались в гнилом мусоре, выискивая остатки еды и отгоняя бродячих собак.

Между их новым домом и церковью множество русских ютились в пансионах, где на три-четыре семьи была одна ванна и за каждой дверью жил своей жизнью крохотный, независимый мирок. Запахи жареного лука и вареной капусты распространялись из общих кухонь по темным коридорам и комнатам, где люди спали, развлекались, мечтали, горевали, а иногда сводили счеты с жизнью.

Маленькая угловая бакалейная лавка, которую содержала средних лет русская пара, зимой становилась излюбленным местом встречи здешних обитателей, где всегда можно было согреться стаканом водки и обсудить последние слухи — шепотом, чтобы разговор не дошел до ушей невидимых, но вездесущих японских полицейских.

Шанхай был огромен, настоящий мегаполис, но, несмотря на это, у Нади стала развиваться боязнь замкнутого пространства. Душные пансионы, маленькие квартирки, узкие улочки… Где большие дома, деревянные заборы и просторные сады Харбина?

Михаил лишь усмехнулся, когда она заговорила с ним об этом.

— В Шанхае есть изумительные дома, — сказал он, — но все они спрятаны за бамбуковыми заборами и принадлежат богатым иностранцам или китайским миллионерам. Русские побогаче живут в современных отдельных квартирах, но, раз уж большинство из нас не процветает, возможно, даже лучше, что мы их не видим.

— А где живешь ты? — спросила Надя.

Молодой человек с виноватым видом пожал плечами.

— Мне, можно сказать, повезло. Уэйн нашел мне работу в американской фирме, и у меня довольно просторная квартира на Бабблин-Уэлл-роуд в международном сеттльменте. Но там живет не так много русских, и я чувствую себя уютнее во французской концессии. — Он улыбнулся и постучал пальцем по виску. — Все это идет отсюда.

Наде это не показалось смешным. Дни напролет она искала квартиру просторнее и светлее, повторяя Сергею, что им нужно переехать как можно скорее, чтобы он мог начать принимать больных, прежде чем у них закончатся деньги. Сергей рассказал ей, что Рольф, имеющий влиятельных знакомых среди представителей японской власти в Харбине, сумел тайно перевести все их активы в шанхайский банк, но Надю очень волновал тот факт, что китайские деньги обесценивались день ото дня. Дело усложнял и принятый здесь обычай — переезжая в другое жилье, выплачивать его прежнему хозяину задаток за право пользоваться освободившейся квартирой. Из-за нестабильности официальной валюты все расчеты при этих нелегальных операциях проводились в американских долларах.

Все больше и больше заявляла о своих правах зима — влажная, ветреная, слякотная. Здесь не было белого снега, лишь грязь, ледяной дождь и всепроникающий холод.