Бернард Корнуэлл - Песнь небесного меча

Альфред в ужасе наблюдал за этим. Алдхельм торопливо шагнул в сторону. Некоторые священники перекрестились.

Никто не заговорил и не шевельнулся, чтобы помочь Этельреду.

Казалось, рвота утихла, но потом он дернулся снова, и из его рта вырвалась еще одна струя. Этельред сплюнул остатки, вытер губы рукавом и с бледным лицом, закрыв глаза, откинулся на спинку стула.

Альфред наблюдал за внезапным приступом зятя, но теперь снова повернулся лицом к залу, ничего не сказав о том, что только что случилось. У стены топтался слуга, ему явно хотелось прийти на помощь Этельреду, но он боялся ступить на помост.

Этельред слегка застонал, держась одной рукой за живот. Алдхельм уставился на лужу рвоты, как будто никогда в жизни не видел ничего подобного.

— Господин Утред, — нарушил король неловкое молчание.

— Господин король, — отозвался я, поклонившись.

Альфред нахмурился, глядя на меня.

— Кое-кто говорит, господин Утред, что ты слишком дружески относишься к норманнам?

— Я дал тебе клятву, господин король, — грубо ответил я, — и подтвердил ее перед отцом Пирлигом, и вновь — перед твоей дочерью. Если люди, которые говорят, что я слишком дружески отношусь к норманнам, желают обвинить меня в нарушении этой тройной клятвы, я готов встретиться с любым из них на расстоянии длины меча там, где того они пожелают. И они встретятся с мечом, который убил больше норманнов, чем я в силах сосчитать.

Это заставило зал снова погрузиться в молчание.

Пирлиг хитро улыбнулся. Ни один человек здесь не хотел со мной драться, а единственный, кто мог бы меня победить — Стеапа, — ухмылялся, хотя его ухмылка была смертельным оскалом и могла бы напугать демона, заставив вернуться в свое логово.

Король вздохнул, словно его утомила моя вспышка гнева.

— Зигфрид будет с тобой говорить? — спросил он.

— Ярл Зигфрид ненавидит меня, господин король.

— Но он будет с тобой говорить? — настойчиво повторил Альфред.

— Будет говорить, что убьет меня, — ответил я. — Но его брату я нравлюсь, и Хэстен в долгу передо мной, поэтому — да, думаю, они будут со мной говорить.

— Ты должен послать также умелого посредника, господин король, — елейно произнес Эркенвальд, — человека, который не будет испытывать искушения делать язычникам новые одолжения. Я бы предложил своего казначея. Он самый проницательный из людей.

— А еще он священник, — сказал я, — а Зигфрид их ненавидит. И ему не терпится понаблюдать, как священника распнут на кресте. — Я улыбнулся Эркенвальду. Может, ты и впрямь должен послать своего казначея? Или отправишься сам?

Эркенвальд без выражения уставился на меня. Я решил, что он молит своего бога, чтобы тот наказал меня, обрушив на меня гром и молнию, но его бог не сделал ему такого одолжения.

Король снова вздохнул.

— Ты сможешь сам провести переговоры? — терпеливо спросил он меня.

— Я покупал лошадей, господин, поэтому — да, я умею вести переговоры.

— Торговаться при покупке лошади — совсем не то же самое, что… — сердито начал Эркенвальд, но утих, когда король устало махнул рукой в его сторону.

— Господин Утред старается вывести тебя из терпения, епископ, — проговорил король, — и лучше не доставлять ему удовольствия, показывая, что он преуспел в этом.

— Вести переговоры я могу, господин король, — сказал я, — но в данном случая я торгуюсь о кобыле огромной ценности. Задешево ее не продадут.

Альфред кивнул.

— Может, тебе взять с собой казначея? — нерешительно спросил он.

— Мне нужен только один спутник, господин, — ответил я. — Стеапа.

— Стеапа? — В голосе Альфреда слышалось изумление.

— Когда оказываешься лицом к лицу с врагом, господин, — пояснил я, — хорошо иметь с собой человека, само присутствие которого ощущается как угроза.

Ты возьмешь двух спутников, — поправил меня король. — Несмотря на ненависть Зигфрида к священникам, я хочу, чтобы дочь моя причастилась. Ты должен взять с собой священника, господин Утред.

— Если настаиваешь, господин, — ответил я, не потрудившись скрыть своего презрения.

— Настаиваю, — голос Альфреда обрел часть былой силы. — И возвращайся побыстрее, потому что мне нужны вести о ней.

Он встал, и все остальные поднялись и поклонились. Этельред не произнес ни слова.

И я отправился в Бемфлеот.

Наш конный отряд состоял из ста человек. Только трое из нас отправятся в лагерь Зигфрида, но трое не смогли бы без охраны проехать через земли, лежащие между Лунденом и Бемфлеотом. То была пограничная земля, дикая, плоская граница Восточной Англии, и мы ехали в кольчугах, со щитами и при оружии, давая знать, что готовы к бою.

Быстрее было бы путешествовать на корабле, но я убедил Альфреда, что в путешествии верхом есть свои преимущества.

— Я видел Бемфлеот с моря, — сказал я ему прошлым утром, — он неприступен. Крутой холм, господин, и укрепления стоят на его вершине. С суши я их не видел, господин, и мне нужно посмотреть на них.

— Нужно?

Этот вопрос задал брат Ассер. Он стоял рядом с креслом Альфреда, словно защищая короля.

— Если дело дойдет до драки, — сказал я, — возможно, нам придется атаковать ту часть укреплений, что обращена к суше.

Король осторожно взглянул на меня.

— Ты хочешь отправиться туда, чтобы сражаться? — спросил он.

— Госпожа Этельфлэд погибнет, если начнется бой, — сказал Ассер.

— Я хочу вернуть тебе дочь, — ответил я королю, не обращая внимания на валлийского монаха, — но только дурак считает, господин, что нам не придется сразиться с ними еще до конца лета. Зигфрид становится чересчур сильным. Если мы позволим его мощи расти, у нас будет враг, способный угрожать всему Уэссексу. И мы должны сломить его прежде, чем он станет слишком силен.

— Сейчас — никаких битв, — настойчиво проговорил Альфред. — Отправляйся туда по суше, если так будет лучше, поговори с ними и быстро возвращайся ко мне с вестями.

Он настоял на том, чтобы послать со мной священника, но, к моему облегчению, на эту роль выбрали отца Виллибальда.

— Я — старый друг госпожи Этельфлэд, — объяснил тот по дороге из Лундена. — Она всегда любила меня, а я — ее.

Я ехал верхом на Смоке. Со мной были Финан и воины из моего личного отряда, а еще пятьдесят человек, которых отобрал Альфред, — ими командовал Стеапа. При нас не было знамен, вместо них Ситрик держал зеленую ветвь ольхи в знак того, что мы хотим вести переговоры.

То была ужасная земля, к востоку от Лундена, — плоское, пустынное место ручьев, канав, тростников, болотных трав и дичи. Справа от нас, где порой виднелась серая простыня Темеза, болотистая местность казалась темной Даже под летним солнцем.