Бернард Корнуэлл - Песнь небесного меча

Он снова тронул шпорой бок коня, и трое всадников быстро отъехали, стук копыт их скакунов громко раздавался в неподвижном летнем воздухе.

А мы поехали по дороге, чтобы найти дом рядом с огромным камнем.

Дом этот, очень древний, был сложен из дубовых бревен, которые со временем сделались почти черными. Он имел крутую соломенную крышу и был окружен высокими дубами, прикрывавшими его от солнца. Перед домом, на лужайке с густой травой стоял каменный столб выше человеческого роста из необработанного камня. В камне была дыра, а в ней лежала галька и обломки костей, говорившие о том, что люди считали этот камень наделенным волшебными свойствами. Финан перекрестился.

— Должно быть, это положили туда старые люди, — сказал он.

— Какие старые люди?

— Те, что жили здесь, когда мир был молод, — ответил Финан, — те, что явились раньше нас. Они поставили такие камни по всей Ирландии.

Он осторожно посмотрел на камень и провел свою лошадь как можно дальше от него.

Единственный хромой слуга ждал нас возле дома. Он был саксом и сказал, что место это называется Тунреслим — название такое же старое, как и сам дом. Оно означало «Роща Тора» и сказало мне, что дом построили в месте, где жили старые саксы — саксы, не признававшие распятого христианского бога, и поклонялись более древнему богу, моему богу — Тору. Я перегнулся с седла Смоки, прикоснулся к камню и вознес молитву Тору, прося, чтобы Гизела выжила в родах и чтобы удалось спасти Этельфлэд.

— Для вас приготовлена еда, господин, — сказал хромой слуга, беря поводья Смоки.

То была не просто еда и эль, то был пир. Рабыням-саксонкам пришлось готовить кушанья и наливать нам эль, мед и березовое вино. Мы ели свинину, говядину, уток, вяленую треску и пикшу, угрей, крабов и гусей. На столе стояли хлеб, сыр, мед и масло.

Отец Виллибальд боялся, что еда может оказаться отравленной, и испуганно наблюдал, как я ем гусиную ножку.

— Вот, — сказал я, вытирая жир с губ тыльной стороной руки, — я все еще жив.

— Хвала Господу, — отозвался Виллибальд, по-прежнему тревожно наблюдая за мной.

— Хвала Тору, — сказал я, — ведь это его холм.

Виллибальд перекрестился, потом осторожно воткнул свой нож в кусок утки.

— Мне сказали, — нервно произнес он, — что Зигфрид ненавидит христиан.

— Ненавидит. Особенно священников.

— Тогда почему он так хорошо нас кормит?

— Чтобы показать, что он нас презирает.

— А не для того, чтобы отравить нас? — спросил Виллибальд, все еще беспокоясь.

— Ешь, — сказал я, — наслаждайся.

Я сомневался, что норвежцы нас отравят. Они, может, и желали нам смерти, но не раньше, чем унизят нас. И все равно я расставил бдительных часовых на тропах, ведущих к дому. Я слегка опасался, что Зигфрид решит унизить нас, спалив дом глухой ночью, пока мы спим внутри. Однажды я наблюдал за таким сожжением, и это было ужасно. Воины ждали снаружи, чтобы загнать паникующих людей обратно в ад падающей, пылающей соломы, где люди вопили, пока не умирали.

На следующее утро после сожжения жертвы были маленькими, как малые дети, их трупы съежились и почернели, руки скорчились, а сгоревшие губы обтянули зубы в ужасном вечном вопле боли.

Но никто не попытался убить нас той короткой летней ночью.

Некоторое время я стоял на страже, слушая уханье сов, а после наблюдая сквозь густую путаницу листвы, как поднимается солнце.

Прошло еще некоторое время — и я услышал звук рога. Тот печально провыл три раза, потом еще три, и я понял — Зигфрид собирает своих людей.

«Скоро он пошлет за нами», — подумал я и тщательно оделся.

Я выбрал свою лучшую кольчугу, прекрасный шлем и, хотя день обещал быть теплым, черный плащ с зигзагом молнии, бегущим по всей спине.

Я натянул сапоги и пристегнул мечи. Стеапа тоже носил кольчугу, хотя его доспехи были грязными и тусклыми, сапоги — потертыми, а покрытие ножен порвалось. И все равно он выглядел более устрашающим, чем я.

Отец Виллибальд облачился в свой коричневый наряд и взял маленький мешок с евангелием и святыми дарами.

— Ты будешь мне переводить? — серьезно спросил он меня.

— Почему Альфред не послал сюда священника, который говорит по-датски? — ответил я вопросом на вопрос.

— Я немножко говорю, — сказал Виллибальд. — Но не так хорошо, как хотелось бы. Нет, король послал меня потому, что подумал — я буду утешением для госпожи Этельфлэд.

— Смотри, чтобы так оно и было.

С этими словами я повернулся, потому что вниз по тропе, тянущейся под деревьями с юга, бегом примчался Сердик.

— Они приближаются, господин, — сказал он.

— Сколько их?

— Шестеро, господин. Шестеро всадников.

Эти шестеро въехали на лужайку перед домом, остановились и огляделись. Их шлемы мешали им видеть, заставляя нелепо крутить головами, чтобы разглядеть наших привязанных лошадей. Они сосчитали их, чтобы убедиться, что я не послал разведчиков исследовать местность.

Убедившись в конце концов, что никакого отряда разведчиков у меня нет, предводитель соблаговолил посмотреть на меня. Мне показалось, что это тот самый человек, который встретил нас вчера на вершине холма.

— Ты должен пойти один, — сказал он, показывая на меня.

— Мы отправимся втроем, — ответил я.

— Ты один! — настаивал он.

— Тогда мы сейчас же вернемся в Лунден, — сказал я и повернулся. — Собирайтесь! Седлайте коней! Торопитесь! Мы уезжаем!

Всадник не стал из-за этого препираться.

— Ладно, трое, — беспечно сказал он. — Но вы не будете ездить верхом в присутствии ярла Зигфрида. Вы пойдете пешком.

Теперь я не стал спорить. Я знал, что это требование продиктовано желанием Зигфрида нас унизить, а как можно унизить человека сильнее, чем заставив его идти пешком? Господа ездят, а простые люди ходят… Но Стеапа, отец Виллибальд и я смиренно пошли позади шестерых всадников, которые выехали по тропе под деревьями на широкую, поросшую травой возвышенность, что смотрела на мерцающий под солнцем Темез.

На возвышенности было полно грубо сколоченных убежищ, построенных новыми командами, явившимися поддержать Зигфрида. Все они поджидали, когда наконец завладеют сокровищем и разделят его между собой.

К тому времени, как мы взобрались по склону к лагерю Зигфрида, я отчаянно потел. Теперь я видел Канингу и восточную часть ручья — и то и другое мне было хорошо известно со стороны, обращенной к морю, но я никогда не видел их с высоты птичьего полета. А еще я заметил, что в пересыхающую речку Хотледж набилось еще больше судов. Викинги странствовали по свету в поисках слабого местечка, в которое они могли бы хлынуть с топорами, мечами и копьями, и пленение Этельфлэд предоставило им именно такую возможность, поэтому тут и собирались норманны.