Генрик Сенкевич - Повести и рассказы

— У меня ничего не болит... Когда ты со мной, мне так хорошо... Дженни!.. Дженни!..

Между тем директор метался по конюшне и кипел от злости. В его сердце бушевала ревность. Он видел девочку на коленях перед Орсо, а с некоторых пор прелестное дитя возбуждало в нем низменные инстинкты. И теперь, увидев их вдвоем, он жаждал мести. Для него было бы величайшим наслаждением побить ее, очень сильно побить, и он не мог устоять против этого искушения. Вскоре он позвал ее.

Дженни тотчас вырвалась из объятий атлета и в мгновение ока исчезла в темном проходе, ведущем к конюшням. Орсо был точно сам не свой и, вместо того чтобы следовать за ней, добрался неверным шагом до скамейки и сел, с трудом переводя дыхание.

В это время девочка, вбежав в конюшню, где было еще темнее, чем на арене, сначала никого там не увидала. Но, боясь, как бы ее не обвинили в том, что она не сразу явилась на зов, она повторяла тихим и испуганным голосом:

— Я уже здесь, сударь, я уже здесь!

В эту самую минуту директор схватил ее за маленькую ручку и хриплым голосом произнес:

— Иди!

Его гнев и ругань испугали бы ее меньше, чем то молчание, с каким он вел ее в сторону артистической уборной. Откинувшись назад, она упиралась что было силы и быстро повторяла:

— Мистер Гирш! Золотой мой! Миленький мой! Я больше никогда не буду!

Но он с силой втащил ее в длинную темную каморку, в которой находился склад костюмов, и запер дверь на ключ.

Дженни бросилась на колени. Подняв на него умоляющие глаза, сложив руки, дрожа как лист и заливаясь слезами, она пробовала смягчить его гнев, но он, сняв со стены нагайку, промолвил только:

— Ложись!

Тогда она, помертвев от страха, стала с отчаянием цепляться за его ноги. Каждый нерв дрожал в ней, как натянутая струна. Но напрасно она умоляла его, прижимая свои побелевшие губки к его лакированным голенищам. Ее страх и мольбы, казалось, еще сильнее возбуждали его. Схватив Дженни, которая отчаянно отбивалась ногами, он бросил ее на груду лежащей на столе одежды и наконец ударил.

— Орсо! Орсо! — закричала девочка.

В ту же минуту дверь закачалась на своих петлях, затрещала сверху донизу и целая створка, выломанная с чудовищной силой, с грохотом повалилась на землю.

В дверях появился Орсо.

Нагайка выпала из рук директора, лицо покрылось смертельной бледностью, потому что Орсо был действительно страшен. Глаза его закатились так, что видны были только одни белки, толстые губы были покрыты пеной, голова опущена, как у быка, а тело напряглось, точно он приготовился к прыжку.

— Вон! — закричал директор, стараясь криком превозмочь страх.

Но плотина была уже прорвана. Орсо, обычно такой послушный малейшему мановению руки своего хозяина, на этот раз не отступил, а, только ниже нагнув голову, зловеще надвигался на «маэстро бича», расправляя свои железные мускулы.

— Help! Help! [42] На помощь! (англ.) — завопил маэстро.

Его услыхали.

Четверо огромных негров ринулись из конюшни и набросились на Орсо. Завязалась страшная борьба, на которую директор смотрел, лязгая зубами. Долгое время можно было различить только клубок темных, судорожно барахтающихся, то сплетающихся, то расплетающихся тел; в наступившей тишине раздались стоны, хрип и свистящее дыхание. Но вскоре один из негров, выброшенный с нечеловеческой силой из этой бесформенной кучи, перевернулся в воздухе и упал возле директора, ударившись с глухим стуком головой об пол; затем вылетел еще один, и, наконец, над клубком сплетенных тел поднялся один Орсо, еще более страшный, окровавленный, с взлохмаченными волосами. Коленями он придавил двух лежащих в обморочном состоянии негров. Потом он выпрямился и снова направился к директору.

Маэстро закрыл глаза.

В ту же самую секунду он почувствовал, что ноги его уже не касаются земли, что он летит по воздуху, и после этого он уже ничего не мог чувствовать, так как, ударившись всем телом об оставшуюся створку двери, рухнул замертво наземь.

Орсо вытер пот с лица и приблизился к Дженни.

— Идем! — сказал он.

Он взял ее за руку, и они вышли. Как раз в это время весь город следовал за процессией цирковых повозок и за машиной, наигрывающей «Янки Дудл», поэтому около цирка было совершенно пусто. Только попугаи, раскачивающиеся на своих кольцах, наполняли воздух криком. Взявшись за руки, дети пошли куда глаза глядят; где-то в конце улицы виднелись простирающиеся до самого горизонта поля, поросшие кактусами. Молча проходили они мимо домов, укрытых в тени эвкалиптов, затем миновали городскую скотобойню, около которой тысячами кружились черные с красными крылышками скворцы, перескочили через большую оросительную канаву, вошли в рощицу померанцевых деревьев и, пройдя ее, очутились среди кактусов.

Это была уже пустыня. Всюду, насколько хватал глаз, громоздились все выше и выше колючие кактусы; переплетающиеся и растущие один из другого листья преграждали дорогу, цепляясь своими колючками за платье Дженни. Порою кактусы достигали такой высоты, что дети оказывались словно в лесу, но зато в этом лесу их уже никто не смог бы найти. И они шли, сворачивая то вправо, то влево, лишь бы уйти подальше. Местами, где пирамиды кактусов были поменьше, можно было видеть на самом краю горизонта голубые горы Санта-Ана. Они шли по направлению к горам. Была страшная жара. В кустах стрекотала пепельно-серая саранча. Солнечные лучи потоками лились на землю. Иссохшая земля была испещрена сеткою трещин, жесткие листья кактусов, казалось, плавились от жары, а цветы поблекли и завяли. Дети шли в молчаливом раздумье. Но все, что окружало их, было так ново, что вскоре они оба всецело отдались впечатлениям и даже забыли об усталости. Дженни перебегала глазами от одной группы растений к другой, с любопытством всматривалась в самую гущу кактусов, время от времени тихо спрашивая товарища:

— Это и есть пустыня, Орсо?

Однако пустыня оказалась совсем не пустынной. Из дальних зарослей доносились призывы самцов-куропаток, а вокруг раздавался писк, возня, ворчанье — словом, самые разнообразные звуки, принадлежащие маленьким зверюшкам, живущим среди кактусов. Порою срывалась целая стая куропаток; хохлатые птицы убегали прямо по земле на своих длинных ногах, черные белки с приближением детей скрывались под землю, зайцы и кролики так и разбегались во все стороны; суслики, сидящие на задних лапках перед норками, напоминали толстых немецких фермеров, стоящих в дверях своих домов. Немного отдохнув, дети пошли дальше. Вскоре Дженни захотелось пить, и Орсо, в котором проснулась свойственная индейцам сообразительность, легко вышел из положения, нарвав плодов кактуса. Было их множество, и росли они, как и цветы, на листьях. Правда, очищая их, оба они искололись о тонкие, как волоски, шипы, но зато плоды пришлись им по вкусу. Сладковато-кислые плоды утолили и жажду, и голод. Пустыня накормила детей, как мать: подкрепившись, они могли идти дальше. Кактусы громоздились все выше и выше, можно было подумать, что они растут друг на друге. Земля под ногами постепенно, по неуклонно шла в гору. Еще раз оглянувшись с пригорка, они увидели Анагейм, уже потерявший свои очертания и напоминающий издали большую группу деревьев, растущих в низине. Цирка уже совсем не было видно. Тем не менее дети без устали шли к горам, которые вырисовывались все отчетливее. Местность начала приобретать иной характер. Среди кактусов появились кусты и даже деревья. Началась лесистая часть предгорья Санта-Ана. Орсо сломал одно деревце поменьше и, оборвав ветки, сделал из него дубинку, которая в его руках могла стать грозным оружием. Инстинкт индейца подсказал ему, что в горах лучше иметь хотя бы палку, чем идти с голыми руками, тем более что солнце начало уже медленно опускаться к западу. Большой огненный диск, который был виден уже далеко за Анагеймом, погружался в океан. Вскоре солнце совсем исчезло, и на западе загорелись огни, словно длинные, раскинутые через все небо, красные, золотые и оранжевые ленты. На этом ярком фоне торчали острыми зубцами горы; кактусы принимали фантастические очертания, похожие то на людей, то на зверей. Глаза Дженни слипались от усталости, но оба они спешили из последних сил к горам, сами не понимая зачем. Вскоре они увидели скалы и, добравшись до них, нашли ручей. Напившись воды, они пошли дальше вдоль его русла. Между тем скалы, вначале лишь изредка встречавшиеся, встали сплошной стеной, чем дальше, тем все более высокой. Наконец дети вошли в каньон, то есть в ущелье. Заря угасала. Мрак все больше и больше окутывал землю. Местами, где лианы перебрасывались с одной стены ущелья на другую, образуя как бы свод над ручьем, было совершенно темно и очень страшно. Вверху слышался шум невидимых снизу деревьев, и Орсо догадывался, что там — пуща, которая, наверное, кишит дикими зверями. Время от времени оттуда доносились какие-то подозрительные звуки, а когда спустилась ночь, стало явственно слышно хриплое завывание рыси, рычание ягуаров и плачущие голоса койотов.