Элизабет Гилберт - Происхождение всех вещей

— Тогда через каждые десять шагов будем отдыхать. — И Уоллес взял старую даму под руку, помогая ей идти.

Был вечер четверга, моросил дождь, и в саду почти никого не было. Пещера мхов никогда не привлекала много туристов (даже по выходным), и Альма с Уоллесом очутились там одни. Она водила его между валунами, показывая мхи со всех континентов, и рассказывала, как собрала их вместе в одном павильоне. Он же дивился, как подивился бы каждый, кто любил мир.

— Мой тесть пришел бы в восторг, увидев это, — сказал Уоллес.

— Я знаю, — отвечала Альма. — Всегда мечтала пригласить сюда мистера Миттена.

— Ну а я… — Уоллес сел на скамейку в центре павильона, — приходил бы сюда каждый день, если б мог.

— Я прихожу сюда каждый день. — Альма села с ним рядом. — По крайней мере, когда не уезжаю из страны. Я приходила сюда каждый день в течение почти тридцати пяти лет. И часто ползала тут на коленках с щипчиками в руках.

— Какое великолепное наследие вы создали, — проговорил Уоллес.

— Это щедрая похвала из уст того, кто сам создал великое наследие, мистер Уоллес.

— Да что уж там, — ответил он и отмахнулся.

Некоторое время они сидели в полном молчании. Альма вспомнила, как в первый раз осталась наедине с Завтра Утром на Таити. Вспомнила, как сказала ему тогда: «Думаю, что наши судьбы связаны гораздо теснее, чем кажется на первый взгляд». Теперь ей хотелось сказать то же самое Альфреду Расселу Уоллесу, но она не знала, насколько это будет правильно. Ей не хотелось, чтобы он решил, будто она бахвалится своей теорией эволюции. Или — еще хуже — лжет. Или — хуже всего — пытается оспорить его наследие или наследие Дарвина. Пожалуй, лучше ей было промолчать.

Но вдруг он сам заговорил:

— Мисс Уиттакер, должен сказать, что эти последние дни в вашем обществе доставили мне огромное удовольствие.

— Благодарю вас, — ответила Альма. — А я в восторге от вашего общества. Вы даже не представляете.

— Вы так добры, что выслушали мои идеи обо всем и обо всех, — продолжал Уоллес. — Немного найдется людей таких, как вы. В жизни я не раз сталкивался с тем, что когда говорил о биологии — меня сравнивали с Ньютоном. Но когда заговаривал о мире духов, меня называли слабоумным, инфантильным дураком. Странно, не правда ли?

— Не слушайте их, — сказала Альма и покровительственно похлопала собеседника по руке. — Мне никогда не нравилось, когда другие вас оскорбляли.

Уоллес некоторое время молчал, а потом тихо спросил:

— Могу я спросить вас кое о чем, мисс Уиттакер?

Она кивнула.

— Могу я спросить, как вышло, что вы так много обо мне знаете? Не хочу, чтобы вы решили, будто меня это оскорбляет — напротив, это мне льстит, но я просто не пойму… Видите ли, ваша специальность — бриология, а я в этом несведущ. Вы явно не увлекаетесь спиритизмом или месмеризмом. Но вы так близко знакомы со всеми моими работами во всех возможных областях, а также с тем, что говорили обо мне критики. Вы даже знаете, кто отец моей жены. Откуда? Я не могу понять…

Уоллес не договорил, видимо опасаясь показаться невежливым. И Альме не хотелось, чтобы он решил, будто нагрубил пожилой даме. Но ей также не хотелось, чтобы он решил, будто она свихнувшаяся старуха, имеющая на него какие-то неподобающие виды. Поэтому что ей оставалось делать?

Она рассказала ему все.

Когда Альма наконец договорила, он долгое время молчал, а потом произнес:

— Ваш трактат все еще у вас?

— Разумеется, он в моем кабинете.

— Могу я его прочесть?

Медленно, не говоря больше ни слова, они вышли через задние ворота «Хортуса» и направились к кабинету Альмы. Она отперла дверь, тяжело дыша, поднялась по лестнице и пригласила мистера Уоллеса войти и расположиться за столом. Из-под дивана в углу достала маленький пыльный кожаный портфель, который выглядел таким потертым, будто несколько раз обогнул земной шар — впрочем, так оно и было. Альма открыла его. В портфеле лежала всего одна вещь — сорокастраничный документ, написанный от руки и бережно завернутый в фланель, как спеленутое дитя.

Альма отнесла его Уоллесу и устроилась на диване, пока он читал. Это отняло время. Должно быть, она задремала, что часто случалось с ней в последнее время, причем в самый неподходящий момент, потому что проснулась уже некоторое время спустя, вздрогнув от звука его голоса.

— И когда, вы говорите, вы это написали, мисс Уиттакер?

Она протерла глаза.

— Дата стоит на обороте, — проговорила она. — Впоследствии я кое-что туда добавляла, идеи и прочее, и эти более новые документы хранятся где-то здесь, в кабинете. Но то, что вы держите в руках, оригинал, написанный в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году.

Уоллес обдумал услышанное.

— Значит, Дарвин все же был первым, — промолвил он наконец.

— О да, безусловно, — согласилась Альма. — Разумеется. Мистер Дарвин, насколько мне известно, был первым, и его труд самый исчерпывающий из всех. В этом я никогда не сомневалась. Поймите, мистер Уоллес, я вовсе не претендую…

— Но вам идея пришла раньше, чем мне, — заметил Уоллес. — Дарвин опередил нас обоих, это так, но вы догадались четырьмя годами раньше меня.

— Что ж… — замялась Альма, — я вовсе не это хотела сказать.

— Но мисс Уиттакер, — промолвил Уоллес, и голос его заискрился волнением, — это же значит, что нас было трое!

На секунду Альма не смогла даже дышать.

На мгновение она перенеслась домой, в «Белые акры», в ясный солнечный день в 1819 году — в тот самый день, когда они с Пруденс впервые встретили Ретту Сноу. Они были так молоды, и небо было голубым, а жизнь пока еще не причинила никому из них ужасной боли. Ретта тогда сказала, взглянув на Альму своими сияющими, живыми глазами: «Так значит, теперь нас трое! Какая удача!»

Какую песенку Ретта тогда про них сочинила?

Когда она сразу не ответила, Уоллес подошел и сел с ней рядом.

— Мисс Уиттакер, — почти шепотом проговорил он. — Вы понимаете? Нас было трое!

— Да, мистер Уоллес. Кажется, это так.

— Какое невероятное совпадение.

— Мне тоже так всегда казалось.

Уоллес некоторое время смотрел в одну точку, не в силах вымолвить ни слова.

Наконец он спросил:

— Кому еще об этом известно? Кто может за вас поручиться?

— Только мой дядя Дис.

— И где же ваш дядя Дис?

— Он умер, знаете ли, — сказала Альма и невольно рассмеялась. Дис бы хотел, чтобы она ответила именно так. О, как же ей не хватало этого крепкого старого голландца! Как бы ему понравился этот момент!

— Почему вы так и не опубликовали свою работу? — спросил Уоллес.