Элизабет Гилберт - Происхождение всех вещей

Альма обо всем этом знала. Так почему бы Амброузу не поехать на Таити с Диком Янси? Ей это казалось проявлением уважения к нему и даже идеальным выходом из сложившейся ситуации. Амброуз мог бы взять на себя управление плантацией ванили. Он превосходно с этим справится, разве нет? Ваниль — тоже орхидея, не так ли? Генри Уиттакеру ее план понравится, ведь он сам поначалу хотел отправить Амброуза на Таити, прежде чем Альма его не отговорила, нанеся себе тем самым непоправимый вред.

Можно ли назвать это ссылкой? Альма пыталась не думать об этом так. Таити называли раем на Земле, успокаивала себя она. Едва ли это место можно сравнить с колонией изгнанников. Амброуз был очень тонкой натурой, но Дик Янси проследит, чтобы ему не причинили вреда. И работа его ждет интересная. На Таити был прекрасный климат. По правде говоря, Альма всегда сама мечтала отправиться туда — с тех самых пор, как еще ребенком услышала рассказы отца об этом месте. Да кто не позавидует возможности увидеть легендарные берега Полинезии? Любой ботаник, любой человек, занимающийся коммерцией, с радостью отправился бы в такую экспедицию, особенно если учесть, что она была полностью оплачена.

Альма заставила замолкнуть голоса, утверждавшие, что да, конечно же это ссылка. Проигнорировала то, что хорошо знала: Амброуз Пайк не был ни ботаником, ни коммерсантом; он был созданием, обладавшим уникальной восприимчивостью и талантами, рассудок его был неустойчив, и, возможно, он был совсем не приспособлен для долгого путешествия на китобойном судне или жизни на сельской плантации в далеких южных морях. Амброуз был больше ребенком, чем мужчиной, и много раз твердил Альме о том, что в жизни ему нужны лишь постоянное пристанище и заботливый спутник.

Что ж, все мы многого хотим от жизни и не всегда это получаем.

Да и куда еще ему деться? Таити для него лучший выход.

Приняв это решение, Альма на две недели поселила мужа в отеле «Соединенные Штаты» прямо напротив высокого здания банка, где в глубоких потайных сейфах хранились деньги ее отца, а сама стала ждать возвращения Дика Янси из Вашингтона.

В последний раз она видела лицо мужа в лобби того самого отеля, когда представила его Дику Янси, высоченному, угрюмому Дику Янси, человеку со страшными глазами и словно высеченной из камня челюстью, Дику Янси, который не задавал вопросов и делал так, как ему было велено. Что ж, Амброуз тоже сделал все так, как ему было велено. Бледный и ссутулившийся, он тоже не задавал вопросов. Уж тем более он не спрашивал, как долго его продержат в Полинезии. А даже если бы спросил… Альма не знала ответа на этот вопрос. Она продолжала твердить себе, что не изгоняет его. Но даже ей было неизвестно, сколько продлится это путешествие.

— Теперь о тебе будет заботиться мистер Янси, — сообщила она Амброузу. — Он по возможности проследит, чтобы тебе обеспечили все удобства.

Альме казалось, будто она оставляет грудного младенца на попечение дрессированного крокодила. В тот момент она любила Амброуза Пайка больше, чем когда-либо, всем своим существом. При одной мысли, что он уплывает на другой конец света, она уже ощущала зияющую пустоту. С другой стороны, с самой своей брачной ночи она не ощущала ничего, кроме зияющей пустоты. Ей хотелось обнять мужа, но она всегда мечтала обнять его, а сделать этого не могла. Он бы ей не разрешил. Ей хотелось прильнуть к нему, умолять его остаться, умолять полюбить ее. Но это было бесполезно.

Они пожали друг другу руки, как тогда, в день первой встречи в греческом саду ее матери. У его ног стоял тот самый маленький потертый кожаный портфель, в котором было все его имущество. На нем был тот же коричневый вельветовый костюм, что и всегда. Из «Белых акров» он не взял ничего.

Последние слова, что она ему сказала, были такими:

— Молю тебя, Амброуз, окажи мне услугу и не говори никому, кого встретишь, о нашем браке. Никто не должен знать о том, что произошло между нами. Ты отправишься в это путешествие не как зять Генри Уиттакера, а как сотрудник его компании. Все прочее лишь приведет к лишним расспросам, а я не хочу, чтобы люди меня допрашивали.

Он согласился, кивнув. Больше он ничего не сказал. У него был больной, усталый вид.

Просить Дика Янси, чтобы тот хранил тайну ее отношений с Амброузом Пайком, Альме не было необходимости. Дик Янси всю жизнь только тем и занимался, что хранил тайны, и именно поэтому так долго продержался на службе у Уиттакеров.

В этом и заключалась его полезность.

В следующие три года Альма не получала вестей от Амброуза; по правде говоря, она почти не получала вестей о нем и от кого-то другого. В начале лета 1849 года Дик Янси сообщил, что они прибыли на Таити в целости и сохранности и плавание прошло без происшествий. (Альма знала, что «без происшествий» вовсе не означает «легко»; для Дика Янси любое плавание, в конце которого корабль не потерпел крушение и не был захвачен пиратами, проходило «без происшествий».) Янси доложил, что оставил Амброуза в заливе Матавай на попечении миссионера и ботаника, преподобного Фрэнсиса Уэллса, и что мистеру Пайку разъяснили его обязанности на плантации ванили. Вскоре после этого Дик Янси покинул Таити, чтобы заняться возникшими в Гонконге делами. После этого новостей больше не было.

Для Альмы Уиттакер это был период глубокого отчаяния. Утомительное это дело — отчаяние, ведь ему свойственно быстро превращаться в рутину; так и вышло, что после отъезда Амброуза каждый день для Альмы стал точной копией предыдущего — унылым, одиноким и незапоминающимся. Хуже всего была первая зима. Она казалась холоднее и темнее всех предыдущих зим в жизни Альмы. На женщину окоченело взирали голые деревья, умоляя, чтобы их одели или обогрели, а когда она шла по дорожке, ведущей от дома к флигелю, ей казалось, будто над головой парят невидимые хищные птицы. Река Скулкилл замерзла так быстро, а лед на ней был таким толстым, что по ночам на нем разводили костры и жарили громадных волов на вертеле. Стоило Альме шагнуть за порог, и ветер ударял ее в лицо, подхватывал и оборачивал колючим ледяным плащом.

Она перестала спать в своей комнате. Она почти вообще перестала спать. С тех пор как она поссорилась с Амброузом, она практически переселилась во флигель и не могла представить, что когда-нибудь снова станет спать в своих супружеских покоях. Она перестала есть со всеми, и на ужин у нее теперь было то же, что на завтрак: бульон и хлеб, молоко и патока. Она чувствовала безразличие, тоску и смутное желание кого-нибудь убить. Была раздражительна и вспыльчива именно с теми людьми, кто был к ней добрее всего: с Ханнеке де Гроот и Джорджем Хоуксом, к примеру; ее больше совсем не заботили и не волновали ее сестра Пруденс и бедная старая подруга Ретта. Отца она избегала. Играть с ним в нарды отказывалась. Она едва справлялась со своими официальными обязанностями в «Белых акрах». Сообщила Генри, что тот всегда обходился с ней несправедливо — относился как к прислуге.