Златослава Каменкович - Ночь без права сна

— Отец рассказывал, — проговорила Каринэ, — что его предки в тринадцатом веке бежали во Львов из разрушенного татарами Киева. Они поселились во львовском предместье Подзамче. Это и есть Подзамче?

— Нет, Подзамче — там, с северной стороны Высокого Замка, — сказала тетушка Наргиз. — Ведь так, пан Ярослав?

— Совершенно верно, — подтвердил юноша. — Первое армянское поселение на Подзамче было разрушено, когда король Казимир напал на Львов. В летописях города упоминается, что армяне мужественно сражались в ополчении князя Льва. Лишь в четырнадцатом веке они могли построить в стенах города, захваченного Польшей, свой отдельный Армянский квартал, где мы с вами сейчас находимся.

— О святая дева Мария! — не могла удержаться от слез тетушка Наргиз. — Вот он, наш собор… — Из груди ее вырвался вздох не то радости, ге то сожаления. — О, каким он раньше мне казался большим и величественным… Меня здесь крестили. Может, вы, паи Ярослав, как и Каринэ, тоже… неверующий… А я зайду помолюсь.

Они втроем вошли в небольшой двор, вымощенный каменными плитами.

— Именно таким я себе представляла Армянский собор, — шепнула Каринэ. — Типичная средневековая архитектура, особенно замечательна каменная аркадная галерея, о которой говорил мне отец. Зайдемте в собор, интересно посмотреть, как там внутри.

В храме царил полумрак, лишь алтарь хорошо освещался сквозь круглые окна в куполе. Здесь было душно. С улицы не долетало ни звука, зато даже тихие шаги по каменным плитам гулко отдавались где-то в глубине собора.

Каринэ и Ярослав вышли во двор, где Ярослав обратил внимание спутницы на надгробную плиту с барельефом: «Карлу Микули. 1819–1897. Выдающемуся пианисту и композитору, директору Галицкого музыкального общества. Благодарные ученики и ученицы».

Да, Каринэ хорошо знала и любила музыку прославленного композитора-армянина, ученика Шопена и Робера. Карл Микули был не только ассистентом Фредерика Шопена и виртуозным исполнителем, не только лучшим редактором его произведений, но и сам писал мазурки, полонезы, этюды, которые пленили даже гениального Шопена. А как много песен написал Карл Микули! Каринэ видела его произведения, изданные в России, Германии, Австрии. Но то, что изумительный музыкант жил и умер во Львове, что он похоронен во дворе Армянского собора, Каринэ не знала.

В ожидании тетушки Наргиз они стояли под сенью вековых кленов и лип, вершины которых доходили до самого купола высокой каменной колокольни, примыкающей к собору.

— Меня очень интересует жизнь и быт армянских поселенцев на Украине, в Галиции, в Польше, — говорила Каринэ. — Ведь все это так мало изучено, не правда ли?

— Вот и чудесно, — живо отозвался Ярослав. — Готов быть вашим помощником. Буду во всем послушен, как Пятница Робинзону.

— Ах вы мой милый Пятница, — улыбнулась Каринэ. — Конечно же, конечно, я с радостью приму вашу помощь.

Щурясь от света, подошла тетушка Наргиз. Она показалась Каринэ усталой.

— Вот и помолилась, — промолвила она медленно, хотя силилась улыбнуться.

Они вышли за чугунную ограду собора и направились вверх по Армянской улице.

Издали узнав свой дом, тетушка Наргиз почувствовала, что от волнения у нее подкашиваются ноги.

— Боже мой, все — как прежде… — остановилась, перевела дух. — И пекарня на старом месте…

Улица была безлюдна, только неподалеку от хлебной лавки ссорились двое мужчин.

— Ты и родился мошенником, — темпераментно жестикулируя, кричал по-армянски один из них, седоволосый, широкоплечий, в сильно поношенной рабочей блузе. — Я не забыл, как за ломтик сыра ты списывал у меня задачи, когда мы бегали в школу, тупица!

— Если ты такой умный, где же твой модный сюртук? Где белоснежные манишка и манжеты? Где цилиндр и сигара? Где счет в банке? Где, голодранец, холера тебе в брюхо!

— Потому не нажил, что день и ночь тружусь как вол, а ты… ты впился в мою шею и сосешь мою кровь, будь ты проклят!

«Не Мартирос ли? — присмотрелась тетушка Наргиз. — Конечно, он. Сын бондаря, тот самый черноглазый мальчик, который умел так хорошо вырезать из дерева разных зверьков…»

— Заруби себе на носу, смутьян: если ты придешь взять у меня булку хлеба даже за наличные — не продам! — с ожесточением грозил лавочник. — И бог свидетель, не будь я Андриасом Тодоровским, если тебя не упекут в криминал.

— Чего мы остановились?.. — вывел ее из задумчивости голос Каринэ. — Мы подождем тебя, тетушка Наргиз, в скверике на холме. Но ты, пожалуйста, не задерживайся.

Из-за постоянного страха, который тетушка Наргиз испытывала не за себя, а за племянницу, она стала чересчур мнительной. Сейчас ей показалось, что лавочник Андриас слишком пристально наблюдает за ними, и она поспешно сказала:

— Лучше пойдем на Высокий Замок, а сюда я зайду как-нибудь в другой раз.

Они еще были у развалин замка, когда Каринэ первая заметила, что надвигается гроза.

— Ах ты, господи, надо торопиться в гостиницу, — забеспокоилась тетушка Наргиз.

Но первые тяжелые дождевые капли атаковали их возле стен монастыря, сразу же при спуске с горы.

— Я здесь близко живу, — сказал Ярослав. — Переждем у нас грозу.

— О да, — сразу согласилась Каринэ. — Наши зонтики вот-вот сломаются под такими порывами ветра. И как внезапно он налетел…

— А я что говорила, — задыхаясь от быстрой ходьбы, напомнила тетушка Наргиз. — Во Львове так…

Тетушка Наргиз, безусловно, удивилась: миллионер живет в таком скромном коттедже?

— У вас премилая кухонька, — все же заметила она.

— Это одновременно и столовая. — объяснил Ярослав. — Мы здесь с мамой все трапезы справляем. Пани Наргиз, кто знает, когда стихнет дождь, а мы проголодались. Здесь, вероятно, найдется чем утолить голод. — Он распахнул дверцы шкафа и подозвал женщин.

— Сколько вкусных вещей! — удивилась Каринэ, заглянув в шкаф из-за спины тетушки Наргиз. — Вы ждали гостей? Ну, признайтесь, пан Ярослав. И откуда вы знали, что я люблю клубнику?

— С тех пор как узнал вас, Каринэ, я мечтал, что когда-нибудь вы придете, а я буду угощать вас только тем, что вы любите, — не то шутя, не то серьезно проговорил Ярослав.

— Так вот, — чувствуя себя легко и свободно, сказала тетушка Наргиз, — ни в какой ресторан мы не пойдем, пообедаем дома. — Она поманила к себе пальцем Ярослава и доверительно прошептала ему на ухо: — Попросите, чтобы Каринэ спела… Я на кухне сама управлюсь.

Много раз Ярослав мысленно видел Каринэ в этой комнате, говорил с ней, целовал ее мягкие волосы. Давно желанный день настал. Она здесь, живая, искрящаяся радостью, любимая.

— Каринэ, я хочу сказать…

— Нет, нет! — с неожиданной строгостью запротестовала она будто чего-то испугавшись. — Скажете после моего возвращения из России.